— НА СВОБОДЕ!
— ИДЕТ!
Каждое слово врезалось в Лауру, лишало очередной частички самоконтроля. Волна паники и страха поднималась все выше, грозя накрыть ее с головой.
Лампы на кухне пульсировали, тускнели, тогда как зеленый дисплей радиоприемника прибавлял в яркости, как будто «Сони» приобрел не только разум, но и у него проснулся жуткий электрический голод, вот он и высасывал из проводов весь электрический ток. Но такого просто не могло быть: сколько бы киловатт ни потреблял радиоприемник, дисплей освещала лампочка малого накала, которая не могла обеспечить такую яркость. Однако обеспечивала. И по мере того как тускнели лампы под потолком, ослепляющие изумрудные лучи пробивались через плексигласовую панель, освещая лицо Эрла Бенсона, отражаясь от хромированных частей плиты и холодильника, расходились по сумраку кухни: создавалось впечатление, будто ее вдруг перенесли под воду.
— …РАЗДИРАЮЩЕЕ…
— …НА ЧАСТИ…
Воздух леденил тело.
— …РАЗРЫВАЮЩЕЕ…
— …НА ЧАСТИ…
Лаура не понимала этот фрагмент послания, знала лишь, что речь идет о физическом насилии.
«Сони» вибрировал все сильнее. Наконец запрыгал на столике.
— РАЗРУБАЮЩЕЕ… НАДВОЕ…
* * *
— Если я выступлю публично, — продолжил Дэн, — Тед Гирви, возможно, захочет последовать моему примеру. Может, еще кто видел тебя не на белом коне, Росс. Может, они тоже выступят, как и мы. Может, у них тоже есть совесть.
И, судя по выражению лица Мондейла, люди, которые могли загубить его карьеру, были. В его голосе не слышалось самодовольства, когда он ответил:
— Один коп никогда не доносит на другого, черт побери!
— Ерунда. Если один из нас убийца, мы его не покрываем.
— Я — не убийца, — возразил Мондейл.
— Если один из нас вор, мы его не покрываем.
— Я никогда не украл ни цента.
— И если один из нас трус и хочет стать начальником всего полицейского управления, мы должны перестать покрывать его до того, как он займет кабинет, в который рвется, и начнет бросаться жизнями других людей. Так частенько поступают трусы, когда получают власть и более не должны принимать участие в бою.
— Ты же знаешь наш кодекс. Мы против таких!
— Что ты такое говоришь, Росс? Минуту тому назад ты утверждал, что каждый выпутывается сам.
Но Мондейл уже отделил свое поведение у дома Лейки от кодекса чести полицейского, став вдруг его ревностным приверженцем. А потому повторил:
— Мы против таких, черт побери! Дэн кивнул:
— Все так, но, говоря «мы», я не имею в виду и тебя. Ты и я просто не можем принадлежать к одной и той же группе людей.
— Ты уничтожишь свою карьеру.
— Возможно.
— Точно. Управление внутренней безопасности захочет знать, почему ты так долго скрывал так называемое нарушение служебных обязанностей.
— Неправильно истолкованная верность одного человека в форме другому человеку в форме.
— Этого будет недостаточно.
— А мы посмотрим.
— Они оторвут тебе яйца.
— Кого они прищучат, так это тебя. Моя моральная безответственность — пассивное действие, пассивный грех. Меня могут на какое-то время отстранить от выполнения служебных обязанностей, объявить взыскание. Но из полиции за это не выгоняют.
— Может, и нет. Но очередного повышения по службе тебе не видать.
Дэн пожал плечами:
— И что? Желания подниматься выше по служебной лестнице у меня нет. Я — не карьерист, Росс, в отличие от тебя.
— Но… если ты пойдешь на такое, тебе больше никто не будет доверять.
— Будут, можешь не сомневаться.
— Нет, нет. Не будут, после того как ты заложил другого копа.
— Если бы это был другой коп, не ты, я бы с тобой согласился.
Мондейл вскипел:
— У меня есть друзья!
— Да, тебя любят наверху, и понятно почему. Там ты всегда говоришь то, что они хотят слышать. Ты знаешь, как манипулировать ими. Но любой коп-патрульный знает, что ты — говнюк.
— Глупости! У меня друзья везде. От тебя все отвернутся, ты будешь в изоляции, изгоем.
— Даже если ты говоришь правду, хотя это не так, что с того? Я все равно одиночка, помнишь? Ты сам это сказал. Ты сказал, что я — одиночка. И ты думаешь, я буду нервничать, став изгоем?
И впервые ненависть на лице Мондейла в немалой степени сменилась тревогой.
— Вот видишь? — Дэн широко улыбнулся. — У тебя нет выбора. Ты должен позволить мне проводить это расследование так, как я считаю нужным, не вмешиваясь, пока я не обращусь к тебе с какой-либо просьбой. А встанешь у меня на пути, я тебя уничтожу, и да поможет мне в этом бог. Пусть при этом и у меня возникнут проблемы.
* * *
Лампы под потолком потускнели еще больше. А зеленый дисплей обрел такую яркость, что у Лауры заболели глаза.
— …ОСТАНОВИТЕ… ПОМОГИТЕ… БЕГИТЕ… ПРЯЧЬТЕСЬ… ПОМОГИТЕ…
Плексигласовая панель дисплея внезапно треснула посередине.
Радиоприемник так вибрировал, что начал двигаться по столику.
Лаура вспомнила кошмарный образ, несколько минут тому назад возникший перед ее мысленным взором: лапы краба, вылезающие из пластикового корпуса.
Дверца холодильника вновь открылась сама по себе.
И тут же, со скрежетом петель, одновременно распахнулись дверцы всех буфетов, столиков, полок. Одна ударила Эрла по ногам, и от неожиданности он едва не упал.
Радиоприемник перестал выкрикивать отдельные слова, вырванные из передач различных станций. Теперь из динамиков доносился невероятно громкий, просто оглушающий треск атмосферных помех.
* * *
Росс Мондейл сидел на деревянном ящике, закрыв лицо руками, словно плакал.
Дэну Холдейну оставалось только удивляться. Он-то полагал, что Мондейл просто не способен на слезы.
Капитан не издавал никаких звуков, не всхлипывал, не рыдал, а когда оторвал руки от лица, Дэн увидел, что глаза у него сухие. Мондейл не плакал, а думал, отчаянно пытался найти выход из тупика, в который его загнали.
И на лице его теперь появилось новое выражение: одну маску он сменил на другую. Страх и тревога полностью исчезли. Даже ярость спряталась, оставшись на виду разве что в глазах капитана. Теперь на лице господствовало дружелюбие.
— Хорошо, Дэн. Хорошо. В свое время мы были друзьями, может, станем ими вновь.
«Мы никогда не были друзьями», — подумал Дэн. Но ничего не сказал. Ему хотелось посмотреть, как Мондейл сможет сыграть эту новую для себя роль.
