— Вот у этого человека, — он указал на один из мешков, — мы нашли удостоверение личности Дилана Маккэффри. Но наверняка вам не хочется увидеть его в таком виде.
— Нет, не хочется, — согласилась она, перевела взгляд на второй мешок. — А это кто?
— Согласно водительскому удостоверению и кредитным карточкам в бумажнике, его звали Вильгельм Хоффриц.
Она изумилась.
Должно быть, изумление это отразилось на ее лице, потому что Холдейн спросил:
— Вы его знаете?
— Он работал в университете. Один из… коллег моего мужа.
— В ЛАКУ
[2]
?
— Да. Дилан и Хоффриц вели совместные исследования. Они разделяли некоторые… навязчивые идеи.
— Я отмечаю осуждение в вашем тоне? Она промолчала.
— Вы не любили Хоффрица? — не унимался Холдейн.
— Я его презирала.
— Почему?
— Он был самодовольным, самоуверенным, высокомерным, напыщенным, наглым недомерком.
— Что еще?
— Разве этого мало?
— Вы не из тех женщин, которые с легкостью используют слово «презирать».
Встретившись с ним взглядом, она увидела острый и проницательный ум, чего не замечала раньше. Закрыла глаза. Прямой взгляд Холдейна приводил в замешательство, но смотреть куда-то еще не хотелось, потому что все остальное марала кровь.
— Хоффриц верил в централизованное социальное планирование. Он интересовался использованием психологии, наркотиков и различных видов воздействия на подсознание с целью перевоспитания и направления масс.
Холдейн долго молчал, потом спросил:
— Контроль разума?
— Совершенно верно. — Глаз она не открывала, голову наклонила. — Он был элитистом
[3]
. Нет, это слишком доброе слово. Он был тоталитаристом. Из него вышел бы отменный нацист или коммунист. Без разницы. В политике он признавал только грубую силу. Стремился к контролю над обществом.
— В ЛАКУ проводят такие исследования?
Она открыла глаза и увидела, что он не шутит, вопрос задан серьезно.
— Естественно. Это же крупный университет. Свободный университет. Там не признают никаких ограничений по части направления научных исследований, при условии, что ты обеспечишь их финансирование.
— Но последствия таких исследований…
Она с горечью улыбнулась:
— Практические результаты. Научные прорывы. Получение новых знаний — вот что заботит настоящего ученого, лейтенант. Не последствия.
— Вы говорите, ваш муж разделял некоторые навязчивые идеи Хоффрица. То есть он тоже активно занимался исследованиями по обретению контроля над человеческим разумом?
— Да. Но он не был таким фашистом, как Хоффриц. Его больше интересовало воздействие на поведение преступников как средство снижения уровня преступности. По крайней мере, я думала, что его это интересовало. Об этом Дилан говорил чаще всего. Но чем больше Дилан вовлекался в этот проект, тем меньше говорил о нем, словно разговоры отнимали энергию, необходимую для работы.
— Он получал государственные гранты?
— Дилан? Да. И он, и Хоффриц.
— Пентагон?
— Возможно. Но первоначально он не ориентировался на оборонные проекты. С какой стати? Какое они могли иметь к нему отношение?
Холдейн не ответил.
— Вы говорили, что ваш муж ушел из университета. А потом убежал с вашей дочерью.
— Да.
— А теперь выясняется, что он по-прежнему работал с Хоффрицем.
— Хоффриц более не связан с ЛАКУ, ушел оттуда три или четыре года тому назад, может, раньше.
— Что случилось?
— Я не знаю. Мне говорили, что ему вроде бы предложили более интересную работу. Но у меня создалось впечатление, что его попросили уйти.
— Почему?
— Ходили слухи… из-за нарушения профессиональной этики.
— А конкретнее?
— Я не знаю. Спросите кого-нибудь в ЛАКУ.
— А вы никак не связаны с университетом?
— Нет. Исследованиями я не занимаюсь. Работаю в детской больнице Святого Марка. Кроме того, у меня небольшая частная практика. Возможно, поговорив с кем-нибудь из ЛАКУ, вы сможете узнать, почему там пожелали расстаться с Хоффрицем.
Она более не испытывала тошноты, обилие крови не волновало ее. Собственно, она перестала замечать кровь. Слишком много ужаса открылось глазам Лауры, вот ее чувства и притупились. Один труп и одна капля крови подействовали бы на нее куда сильнее, чем эта вонючая бойня. Она теперь понимала, почему копы так быстро становятся невосприимчивыми к сценам кровавого насилия. Ты или адаптируешься, или сходишь с ума, и второй вариант, по большому счету, совсем и не вариант.
— Я думаю, ваш муж и Хоффриц работали вместе, — сказал Холдейн. — Здесь. В этом доме.
— И что они делали?
— Точно сказать не могу. Поэтому и попросил вас приехать. Поэтому и хочу, чтобы вы осмотрели лабораторию в соседней комнате. Может быть, вы скажете мне, чем они тут занимались.
— Давайте поглядим. Он помялся:
— И вот что еще…
— Что?
— Я думаю, ваша дочь участвовала в их экспериментах.
Лаура молча смотрела на него.
— Я думаю, они… использовали ее.
— Как?
— Вот это я и хочу услышать от вас, — ответил детектив. — Я — не ученый. Знаю лишь то, что можно прочитать в газетах. Но, прежде чем мы войдем туда… должен вам сказать, что некоторые из этих экспериментов были… болезненными.
«Мелани, чего они от тебя хотели, что с тобой сделали, куда увезли?»
Она глубоко вдохнула.
Вытерла мокрые от пота ладони о пиджак.
Последовала за Холдейном в лабораторию.
4
Дэн Холдейн удивлялся, с какой легкостью эта женщина приспосабливается к ситуации. Ладно, она получила медицинское образование, но многие врачи не привыкли шагать по крови. И, попадая туда, где с особой жестокостью убили нескольких человек, врачи в большинстве своем вели себя точно так же, как и обычные граждане. А потому отнюдь не медицинское образование помогало Лауре Маккэффри сохранять самообладание. Эта женщина отличалась невероятной стойкостью, которая безмерно восхищала Дэна. Ее дочь пропала, возможно, ранена, может, даже убита, но, не получив ответы на все важные вопросы, касающиеся Мелани, она не собиралась отступать или дать волю эмоциям. Да, Лаура определенно ему нравилась.
