— Все.
— Я не понимаю, сладенькая.
— Отпускать. Все. Себя.
— Они хотят, чтобы ты научилась отпускать себя. Что это значит?
— Соскальзывать.
— Откуда…
— Уходить… уходить… уходить…
Лаура разочарованно вздохнула и попыталась зайти с другой стороны.
— О чем ты думаешь?
В голосе девочки добавилось испуга.
— О двери…
— Двери в декабрь?
— Да.
— Что такое дверь в декабрь?
— Не дай ей открыться! Держи ее закрытой! — воскликнула девочка.
— Она закрыта, сладенькая.
— Нет, нет, нет. Она собирается открыться. Как я это ненавижу! О, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне, Иисус, мамик, помоги мне, папик, помоги мне, не делайте этого, пожалуйста, она не должна открыться, я это ненавижу, я ненавижу, когда она открывается!
Мелани уже кричала, мышцы шеи напряглись, сосуды на висках вздулись. Но, несмотря на возбуждение, на лице не добавилось ни кровинки. Наоборот, Мелани побледнела еще больше.
Девочку ужасало то, что находится за дверью, и ужас этот передался Лауре. Она почувствовала, как холодок ползет по спине от шеи к пояснице.
* * *
С нарастающим восхищением Дэн наблюдал, как Лаура успокоила испуганную девочку.
Сеанс гипноза нелегко дался и ему. Нервы превратились в туго натянутые, грозящие лопнуть струны.
— Все хорошо. Все в порядке, — говорила Лаура Мелани. — А теперь… расскажи мне о двери в декабрь.
Девочке отвечать не хотелось.
— Что это такое, Мелани? Объясни мне. Давай, сладенькая.
— Она как… — девочка понизила голос, —… окно во вчера.
— Я не понимаю. Объясни.
— Это как… ступени… которые уходят в сторону… не вверх, не вниз…
Лаура посмотрела на Дэна.
Тот пожал плечами.
— Расскажи подробнее, — попросила Лаура. Голос девочки то становился громче, то затихал чуть ли не до шепота.
— Это как… кошка… голодная кошка, которая съедает себя. Она голодает. Но еды для нее нет. Поэтому… она начинает есть свой хвост… поднимается выше и выше… выше и быстрее… пока от хвоста ничего не остается. Тогда… тогда кошка съедает свои задние лапы, потом середину тела. Продолжает есть и есть, пожирает себя… пока не сжирает последний кусочек… не сжирает собственные зубы… и тогда просто… исчезает. Ты видела, как эта кошка исчезает? Как может она исчезнуть? Как можно съесть зубы, съесть себя? Разве не останется хотя бы один зуб? Но не остается. Ни одного зуба.
Пребывая в таком же недоумении, как Дэн, Лаура спросила:
— Они хотели, чтобы ты думала об этом, находясь в резервуаре?
— В некоторые дни — да. В другие говорили мне, чтобы я думала об окне во вчера, ни о чем, кроме окна во вчера, часами, часами и часами… сосредотачиваясь на окне… видя его… веря в него… Но лучше всего получалось с дверью.
— В декабрь.
— Да.
— Расскажи мне об этом, сладенькая.
— Лето… июль…
— Продолжай.
— Жарища, духота. Мне так жарко… Тебе не жарко?
— Очень жарко, — согласилась Лаура.
— Я готова отдать все… за глоток холодного воздуха. Поэтому я открываю дверь дома… а за дверью холодный зимний день. Падает снег. На крыше крыльца сосульки. Я отступаю назад и смотрю в окна по обе стороны двери… и через них вижу, что на самом деле на дворе июль… и я знаю, что это июль… тепло… везде в июле… кроме как за этой дверью… по другую сторону этой единственной двери… это дверь в декабрь. А потом…
— Что потом? — вырвалось у Лауры.
— Я переступаю порог…
— Ты входишь в дверь? — уточнила Лаура. Глаза Мелани открылись, она вскочила со стула и, к изумлению Дэна, начала изо всех сил молотить себя кулаками. Ее маленькие кулачки ударяли в грудь, бока, бедра, она кричала:
— Нет, нет, нет, нет!
Дэн уже вскочил с кровати, подбежал к девочке, схватил за руки, но она вырвалась с легкостью, изумившей его. Она просто не могла быть такой сильной.
— Ненавижу! — крикнула Мелани, с силой ударив себя по лицу.
Дэн предпринял вторую попытку схватить ее руки. Не получилось.
Она вцепилась в свои волосы и попыталась их вырвать.
— Мелани, сладенькая, прекрати!
Дэн ухватил девочку за запястья, крепко их сжал. На косточках, похоже, не осталось плоти, он боялся, что причиняет ей боль. Но не мог и отпустить, потому что она тут же начала бы лупить себя.
— Ненавижу! — кричала Мелани, брызжа слюной. Лаура осторожно подошла к ним.
Мелани отпустила волосы, которые так яростно рвала, попыталась впиться ногтями в руки Дэна и вырваться.
Но он держал ее крепко и сумел прижать руки к бокам. Она извивалась, пиналась и кричала:
— Ненавижу, ненавижу, ненавижу]
Лаура сжала ладонями щеки девочки, зафиксировала голову, стараясь привлечь к себе внимание дочери.
— Сладенькая, что с тобой? Что ты так сильно ненавидишь?
— Ненавижу!
— Что ты так сильно ненавидишь?
— Проходить через дверь.
— Ты ненавидишь проходить через дверь?
— И их.
— Кто они?
— Я их ненавижу, я их ненавижу!
— Кого?
— Они заставляют меня… думать о двери, и они заставляют меня верить в дверь, и они заставляют меня… проходить через дверь, и я их ненавижу!
— Ты ненавидишь своего папочку?
— Да!
— Потому что он заставляет тебя проходить через дверь в декабрь?
— Я это ненавижу! — заверещала девочка в ярости и отчаянии.
— Мелани. Что происходит, когда ты проходишь через дверь в декабрь?
В гипнотическом трансе девочка могла слышать только два голоса: свой и матери. Поэтому Лаура повторила вопрос:
— Что происходит, когда ты проходишь через дверь в декабрь?
Девочку начало рвать. К счастью, позавтракать она не успела, поэтому обошлось без блевотины, но даже позывы на рвоту напугали Дэна. Он по-прежнему крепко держал девочку, и каждый спазм сотрясал ее тело. Казалось, еще немного, и желудок, оторвавшись, вывернется через пищевод.
И Лаура не отрывала рук от лица Мелани, только уже не сжимала их, а ласково поглаживала по щекам, тихим голосом успокаивая дочь.
Наконец Мелани перестала сопротивляться, обмякла, и Дэн отпустил ее в объятия матери.
