– И как вы умудрились потерять его свидетельство о рождении?! – кричала на сотрудниц директриса. – Как мы его сейчас выпустим, если у него документов нет никаких?! Или вы не только работу хотите потерять, но и в тюрьму загреметь?!
– Давайте сейчас сделаем! – предложила работница. – Ну, вобьем в электронную базу, а про бумажку… да кому бумаги сейчас нужны.
– Хорошо, – директрисса устало массировала виски.
Работница тут же начала стучать по клавиатуре.
– Ой, а как зовут-то его?
– Борей зовут его.
– Хорошо… – работница продолжила стучать. – Все! Сохранено и отправлено!
Директриса подошла к монитору. Пару раз хлопнула ресницами. И закричала:
– Ты что написала, идиотка?! Его зовут Борис! Борис, дура! Ты склонений не знаешь, что ли?!
– … Северный Ветер, – закончил Хаджар.
Не важно, как его назовут – на языке древних – Дарханом, что переводилось, как Северный Ветер. Или Бореем – что означало Ветер со стороны Севера. Или даже Хаджаром, что означало – Ветер, приходящий с Северных Гор.
– Был рад встретиться, – Хаджар еще раз поклонился. – но меня еще ждет война.
Счетчик нейросети перескочил на ноль и Хаджар исчез.
В поле остался стоять один лишь только старец.
Он играл на лютне, а потом начал петь песню.
Глава 931
– Ну здравствуй, – Хаджар стоял на границе раскалывающейся на части тьмы. Та распадалась квадратными пластами, а позади неё открывался вид на бескрайнюю долину в которой высилась ровная, зеленая трава.
В центре долины высился небольшой холм. На его вершине покоился большой, плоский камень, рядом с которым стояло дерево, в кронах которого спала птица Кецаль.
Хаджар не знал, почему то, что он разделял на мир свой души и внутреннюю тьму, на самом деле оказалось одним и тем же. И понятия не имел, почему, когда тьма, начала распадаться, он увидел мир души и стоявший где-то вдалеке знакомый дом.
Дом, в который ему однажды придется войти. Где его уже ждали мать и отец. И брат. И все те, кто будут его судить.
Однажды он туда войдет. Однажды, но не сейчас…
Сейчас он смотрел на зависший перед собой иероглиф в виде огромного жука. Девятьсот девяносто девять штрихов составляли его могучее тело. В каждом из них покоилось больше мистерий меча, чем мог высвободить даже Великий Мечник Орун. Каждый из штрихов – чудовищный удар меча, в котором заключались знания о техниках и стилях, грани которых Хаджар и вообразить не мог.
Создание столь сложной формы, столь невероятной силы.
Враг, которого Хаджар сам позвал к себе в душу и, по собственной воле, стал его рабом.
[Расчет выполнен. Проектирую план ликвидации объекта]
Перед глазами Хаджара засияли маркеры и цифры. То, под каким углом он должен нанести удар мечом по очередному штриху, в какое место этот удар должен прийтись. С какой силой нанесен, какой шириной плоскости должен лечь меч.
Путь, который нарисовала нейросеть, был не просто сложен – он был невозможен. Та скорость, которая требовалась, чтобы разрушить метку Духа Меча, находилась за пределами возможности того же Оруна. Сила, с которой нужно было нанести удар, сделала бы честь Гэлхаду. А точность и количество ударов – оставили бы завидовать подобной техничности Анис.
Метка слегка вибрировала. Несколько, самых маленьких и слабых штрихов на ней уже были рассечены. И это, на малую долю, но упрощало задачу Хаджару.
– Вероятность успеха.
[Обрабатываю запрос… запрос обработан - вероятность разрушения объекта носителем невычислимо мала]
– Невычислимо мала, – улыбнулся Хаджар. – если бы ты рассчитала мне что-то большее, было бы даже скучно.
Хаджар, непонятно откуда, достал кожаный ремешок, которым подвязал себе волосы. Он стянул с тела верхнюю часть одежд, обнажая могучий торс и вереницу шрамов.
Крепко обхватив рукоять меча обеими руками, он не сводил взгляда со своего врага.
Как и всегда…
Ни тени страха или сомнений не появилось во взгляде его чистых, ясных, синих глаз.
Как и всегда…
Несгибаемая воля вела его в перед – в объятья, пожалуй, самой важной битве в своей жизни. Битве с собственными ошибками прошлого.
Как и всегда…
Тьма разрушалась под ногами Хаджара. Она трескалась белыми полосами и обваливалась внутрь бескрайней долины. Хаджар знал, что как-то исчезнет последний кусочек мрака, который швом перетягивал его изуродованную душу, то он исчезнет. Умрет.
Ректор с Императором стояли на балконе. С одной стороны кипела битва пятого легиона, сражающегося с с армией мертвых. Сражение велось на земле и в небе. Пушки грохотали, вздымая облака гари и белой, пороховой пыли. Не успевали падать с неба корабли, как тут же вставали под знамена зеленой армии немертвых.
Но, двух сильнейших существ Империи, в данный момент заботило совсем иное.
Подобное сражение выглядело для них примерно так же, как для рядового горожанина – битва элитных адептов на Турнире Двенадцати. Интересно, забавно, в чем-то до восхищения любопытно, но не более того.
Другое дело, надвигавшаяся с севера буря. Молнии сверкали в ней, вытягиваясь то копьем, то молотом, то мечом. Гром грохотал так, будто молнии действительно были оружием, которое звенело о могучий щит грозовых, темных туч.
Гранитным валом они скользили по небу, затягивая его ревущей, пылающей тьмой. Ректор и Император могли поклясться, что видели, как в тучах формировалось лицо разгневанного, полного ярости старца. И как в каждом его глазу плясало по дракону. Один черный, а другой – синий.
– Что происходит, ректор? – Морган так сильно сжал бортик балкона, что тот начал трескаться.
– Н-н-не знаю, – заикнулся старик, трость которого то превращалась в грозное оружие волшебника, то снова возвращалась в состояние покоя. –Понятия не имею, Вше Императорское Величество. Я никогда не видел подобного, а во всей библиотеке Святого Неба нет ни единого упоминания о таком явлении.
– Как и в библиотеке Императорского Рода…
Оба существа обладали абсолютной памятью и разумом, который позволял пользоваться ей с невероятной скоростью. Но они не могли отыскать в недрах своего сознания ничего, что рассказывало бы о подобном явлении.
– Это воля, достопочтенные.
Ректор и Император обернулись. Позади них стоял закутанный в тюрбан, высокий Иностранный Мастер. Впрочем, оба они знали его истинный облик и то, кем тот являлся.
Синхронно они поклонились. Правда Ректор сделал чуть глубже и рьянее, чем Император.
