В большинстве случае, женщина – всегда женщина. А мужчина – всегда мужчина. И об этом не стоило забывать.
– Ты стал сильнее, Хаджар, намного сильнее. Клянусь богами и демонами, я не понимаю ни насколько ты теперь сильнее, ни как смог этого достичь за такой короткий срок. Но не путай себя со своим учителем, да примут его праотцы. Даже Великий Мечник Орун лишь с небывалым трудом мог пробить Шагом Белой Молнии защитный купол Запретного Города.
Рекка, пренебрежительно фыркнув, отвернулась, а Хаджар посмотрел на кружащий над Запретным Городом волшебный иероглиф. В отличии от остальных подобных магических символов, он состоял вовсе не из плотной энергии, а из самого настоящего камня.
Теперь, став Повелителем, Хаджар не просто лучше ощущал окружающий мир, а, в прямом смысле – иначе. Он изменился куда больше, чем могла предположить Рекка.
И этих изменений было достаточно, чтобы он понимал, что, при желании и десятке секунд времени, его Шаг Белой Молнии, в подметки не годящийся тому, которым обладал Орун, все же, смог бы пробить брешь, через которую Хаджар бы просочился.
Но, даже до сорока лет проведенных на Горе Стихий, Хаджар бы не стал кичиться своей силой или пытаться что-то кому-то доказать. Сейчас же – тем более.
– Тебе не кажется, варвар, – на очередном диалекте островов, прошептал Эйнен. – Что ты задолжал мне историю. И, к тому же, я хочу знать, какой эффект оказала Пилюля Ста Голосов.
Хаджар недоуменно изогнул бровь.
– Я не собираюсь её воссоздавать, варвар, – островитянин, как и всегда, выражался в своей привычной манере.
Так что понять, какую эмоцию он выражает на самом деле можно было лишь очень хорошо его зная. Хаджар знал своего названнного брата просто отлично.
Знание о том, как исполнить последний удар техники “Меча Четырех Ударов” пришло к Хаджару само. Без диалога или обучения у Черного Генерала.
Оно просто возникло в его сознании, наполнило руки, вновь изменило энергетические каналы, сделав их даже крепче того, чем они уже являлись.
Сперва Хаджар полагал, что именно первый удар – Летящий Клинок высвобождал убийственную массу энергии и мистерий, чтобы ударить по максимальному количеству врагов, но уже вскоре осознал, что прмиенял её неправильно.
Летящий Клинок должен был действительно нанести максимально возможный урон, но только по одной цели. Закончить поединок монструозным, в прямом смысле – варварским ударом, уничтожающим броню, тело и, если противник будет слаб, то еще и его душу.
А вот последний удар, с простым, но таким всеобъемлющим названием “Меч”, как раз и был создан для того, чтобы уничтожить все, до чего только сможет дотянуться ударом мечник.
И когда Хаджар высвободил эту мощь, нанес удар по сияющей над осколком тьмы печати Духа Меча, то поразил одновременно не одну, не две метки нейросети, а все оставшиеся. Всего одним, чудовищным по своей сложности и мощи ударом, он уничтожил метку Духа Меча.
И, падая на равнину мира собственной души, последнее, о чем подумал Хаджар, было ли это прощальным подарком Врага или чем-то иным.
Затем был удар.
Но не тот, который человек испытывает плашмя падая на твердую и холодную землю, а скорее, который получает нерадивый ребенок от строго отца.
Подзатыльник, который заставил Хаджара согнуться в три погибели и едва не выронить свой меч.
– Что за…
Он выпрямился и пригляделся. Очертания реальности проступали сквозь сумрак круговерти скачущих в сознании мыслей. И очертания эти принадлежали высокому, полураздетому мужчине, чей торс был покрыт шрамами и именной татуировкой. На шее висело ожерелье из клыков.
– Учитель Орун? – неверующе прошептал Хаджар. – Но вы не мой родственник… вас не должно быть в доме моих праотцов.
– Если ты будешь настолько глуп, ученик, то скоро действительно туда отправишься, – засмеялся своим звериным смехом Великий Мечник. – А пока лучше скажи мне – где мы.
Хаджар огляделся.
И то, что он увидел, поражало его даже больше, чем облик стоящего рядом Оруна.
Они находились на широком горном плато, вниз уходила каменная тропа, выложенная явно не руками природы. Джунгли простирались у подножия, а сверху висела шапка морозного снега.
Хаджар же с Оруном находились посередине.
Не там и не тут, если так можно было выразиться.
– Гора Стихий… но как это возможно?
– Значит, гора… – протянул Орун. – ладно, сойдет. Сам я вижу тренировочный плац, на котором занимался в детстве. Но, думаю, это не так уж важно.
Хаджар попытался осознал сказанное ему учителем, но единственное, к чему привели попытки – лишь головная боль.
– Сойдет для чего, учитель?
– Разумеется, для наше последней тренировки, ученик. И, не будем медлить, у нас не так много времени – всего сорок лет.
Глава 940
Первые пять лет были самыми тяжелыми. И нет, Орун не бил его палками, не заставлял сражаться с монстрами, не морил голодом, не показывал никаких приемов или финтов, он просто заставлял Хаджара чувствовать самого себя.
Они сидели, спина к спине, в позе лотоса и, погрузившись в поверхностную медитацию, проводили так час за часом, день за днем, месяцами, годами. Без всякого перерыва.
– Чувство единства придет само, ученик, – говорил Орун. Их разум, пребывавший, видимо, на грани миров и свободный от оков телесной оболочки, был достаточно гибок, чтобы одновременно медитировать и вести диалог.
– Единства с чем?
– С тем, что у тебя отобрали, щенок.
Хаджар, вопреки обидному прозвищу, встретил оскорблением с легкой полуулыбкой. Если что-то и не менялось в Оруне даже после его смерти, так это манера общаться и то, с какой скоростью Великий Мечник выходил из состояния покоя.
– Со второй половиной твоей души.
Хаджар вздрогнул.
Вернее, ему показалось, что он вздрогнул или, может, он вздрогнул в своей фантазии. Ведь на самом деле он не сидел в медитации на Горе Стихий. И Оруна, на самом деле, не было рядом.
Это была лишь мистическая иллюзия.
Великий Мечник был прахом развеян над родными просторами, а Хаджар в данный момент пребывал в подвальной лаборатории Наставника Макина.
И, если не в подобной ситуации, если не с верными учителем, отдавшим за тебя жизнь, то когда еще исповедаться воину?
– Я сам её у себя отнял, учитель… по собственной глупости и трусости, я отнял у себя половину души и…
Хаджара перебил громогласный смех Оруна. Запрокинув голову, но не нарушая медитации, он смеялся от души и во всю полноту легких.
Гоготал так, что будь это реальностью, находись они на Горе Ненастий, та бы явно треснула по швам.
