Волшебник взмахнул рукой и реки синего огня сжалась до маленькой иголки. В ней, вдруг, зазвенел детский смех, сопряженный с журчанием материнского и громом отцовского.
— Кто, как не свеча, знает о всем, что происходит внутри дома. Мечом твоим будет радость родителя и покой дитя.
Синяя иголка легла в руки маленького, белого человечка.
Затем волшебник, все так же держа лилипута на ладони, наклонился над софой. Он провел свободной ладонью над старым, самодельным одеялом.
— Какие хорошие люди, — протянул он.
Одеяло еще помнило прикосновение рук отца, который чинил его каждый раз, когда то, окончательно прохудившиеся, рвалось от малейшего прикосновения. Тепло материнских пальцев, заботливо подтыкавших его под дитя, еще не покинуло краев одеяла.
Волшебник взял твердые прикосновения отца и сделал из них доспехи для маленького воина, а из теплоты матери — узор из солнечных лучей, сиявших лучиной во вновь начавшей сгущаться тьме.
— Помоги ему, — прошептал напоследок волшебник и опустил ладонь.
Лилипут, комично отсалютовав, спрыгнул на плечо дрожащему мальчику, а потом нырнул в него, словно в реку.
Сперва ничего не происходило, но потом складка между бровями ребенка выровнялась, губа перестали дергаться, а сам он слегка расслабился и даже перевернулся на другой бок.
Дыхание ребенка выровнялось и он погрузился в спокойный, сладкий сон.
— Запомни, маленький храбрец, — шептал волшебник, гладя ребенка по волосам. — Все, что тебе нужно, чтобы победить свои страхи, уже есть в тебе самом.
С этими словами он взял в руки посох и, безо всякой магии, осторожно открыв дверь горницы, направился на улицу. Туда, в холод и мрак, где его уже ждал тот, кому в такой обстановке жилось лучше всего.
Глава 1037
Они стояли друг напротив друга. Высокий, плечистый демон, завернутый в серый хищный плащ. И в данном случае это вовсе не метафора или игра слов — в прорезях накидки действительно виднелись клыки и глаза.
Демон, принявший человеческий облик, носил широкополую шляпу, скрывавшую его лицо. Видно было лишь алый глаз, сверкавший через разрез в поле. В руках он держал кровоточащую, алую сферу, а вокруг ног роились черные комки — чьи-то ночные кошмары.
Сейчас они выглядели агрессивно и даже расстроено. Но оно и понятно — этой ночью они не дождались появления своего очередного брата.
— Здравствуй, старый враг, — слегка поклонился демон. — Ты выбрал слишком… неприятный способ, чтобы позвать меня на встречу.
Волшебник, который несмотря на жуткий холод и вьюгу, все так же стоял в своих простых одеждах. Лишь прикрыл пепельные волосы, с белыми прядями своеобразной седины, конусовидной соломенной шляпой.
Развевался за спиной его заплатанный плащ, а к поясу (простой тесемке, подвязавшей штаны) был прикреплен маленьких, холщовый мешок.
— Эта ночь страшна и без твоих кошмаров, Хельмер, — в голосе волшебника, несмотря на то, что он говорил с самим Хельмером — Повелителем Ночных Кошмаров, древним демоном, эмиссаром самого Князя Демонов, не было ни тени страха. — Так что я взял на себя смелость немого помочь этому дитя.
— Никто не в праве мешать моим кошмарам, Эш, — чуть с нажимом произнес демон. Алая сфера в его руках вспыхнула кровавым светом, а прорези в плаще хищно зарычали. — Это мое право!
Тени потянулись к ногам волшебника. Холод и мрак сгущались, превращаясь в нечто чужеродное, пугающее и смертельно опасное.
Волшебник, которого назвали Эшем, сохраняя спокойствие, лишь легонько ударил посохом о снег. И, в ту же секунду, тучи, закрывшие небо, лопнули мыльными пузырями.
И вновь это не было ни метафорой, ни игрой слов — тучи, закрывшие звездный свет, действительно лопнули. И их осколки, в виде переливающихся всеми цветами радуги, мыльных пузырей понеслись по ветру.
Ночное небо тут же засияло россыпью разбитых драгоценных камней. Но звезды, на этот раз, не сияли холодно и безучастно. Они, вдруг, закружились в хороводах, заплясали жаркими танцами. И свет их вытягивался длинными спицами, потоками дождя, потянувшимися к поляне.
Хельмер поднял взгляд и, запахнувшись плащом, отошел к единственной тени, которая уцелела под натиском звездного света. Кружок тьмы на белом снегу, который создавала его алая сфера, расширился достаточно, чтобы на нем мог уместиться демон.
— Прошу прощения, мудрец, — нехотя поклонился Хельмер. — я забылся.
Волшебник вновь ударил посохом о снег и все исчезло. Замерли звезды. Свет втянулся обратно в бездонную вселенную, а сама она оказалась скрыта тяжелыми облаками.
— Зачем ты позвал меня, Пепел, мастер Почти Всех Слов, — тоном, полным официоза, произнес демон.
Волшебник, которого назвали Пеплом, поднял голову к небу.
— Помнишь, однажды, ты явился ко мне. Тогда — у реки, которая уже давно пересохла.
— Пересохла из-за того, что ты убил её духа, — перебил Хельмер. — чтобы спасти мальчишку… Мне всегда казалось, Эш, что ты питаешь какую-то слабость к маленьким детям мужского пола… И если бы не тот факт, что ты любил Рейку, я бы подумал, что с тобой что-то не так.
Волшебник промолчал.
Хельмер же, вздохнув и покачав головой, уселся на трон из роя своих ночных кошмаров.
— Не понимаю тебя, мудрец. Тогда, десятки эпох назад, когда я встретил тебя — ты был молод и слаб. Ученик Ху’Чина Синего Пламени, мастер Тысячи Слов… первый убийца Ана’Бри… одержимый грехами прошлого, Кровавый Генерал… Ты победил Реккера, спас принцессу, украл её первый поцелуй и отправился вместе с Рейкой за Великое Море, чтобы понять, что лишь приплыл в то место, где сейчас находится Ласкан.
— Я знаю свою историю, Хельмер, — прошептал Пепел. — так же, как знаю и твою.
— И что с того, что ты её знаешь? — развел руками демон — при этом алая сфера все так же зависла напротив его груди. — Ты знаешь многое, Пепел. Ты пережил всех, кто еще помнил твое время… Одолел того мага, который умел превращать иллюзии в реальность… Ты — сильнейший и старейший из Бессмертных. С легкостью, в любой момент, стоит лишь пожелать, ты бы мог стать богом и подняться на Седьмое Небо, но… все так же живешь в мире смертных. Я одного не понимаю — зачем?
Волшебник пожал плечами.
— Я люблю, когда звезды светят над моей головой, а не под моими ногами, — уклончиво ответил он, а затем добавил каким-то придурковатым, насмешливым тоном. — К тому же, смертные девушки более сговорчивы, чем богини.
— Опомнись, ирод, ты затащил в постель богиню любви вместе с её дочерью… Одновременно!
— Чести ради — я не знал, что они родственницы.
Спустя мгновение оба — и демон, и волшебник засмеялись. А потом на поляне вновь повисла тишина.
