Та, пролетев почти два метра, повалила несколько деревьев, после чего вновь поднялась на лапы.
Медведь заревел. Пламя вокруг его лап вспыхнуло ярче и жарче. Он взмахнул лапой и что-то неясное, в форме пожара, понеслось прямо к мужчине.
Сжигая на своем пути сломанные ветки, еще не успевшие упасть на землю, заставляющее воздух дрожать потревоженной озерной гладью.
Пермовка никогда не видела ничего подобного в своей жизни. И не могла подобрать иного слова, кроме как “магия”.
Мужчина, даже не думая отойти с пути жуткого пламени, попросту ударил ногой о землю. Пермовка, даже на расстоянии в несколько десятков метра, почувствовала, как под ней задрожала земля.
Перед самим же гигантом с бронзовой кожей часть земли и вовсе вздыбилась и поднялась стеной. И именно в эту стену и врезался сгусток пламени, после чего расплылся по ней жидким маслом.
Мужчина вытянул перед собой ладонь и стена разлетелась в пыль, чтобы обнажить бегущего к нему, ломающего по пути деревья и сминающего пни в труху, медведя.
Ревущий, гигантский хищник, который с легкостью бы свалил частокол, который и был призван защищать от подобных ему, просто растопчет даже такого могучего мужчину.
Но тот, почему-то, не сходил с места.
Наоборот, он слегка опустился, согнув колени, а затем расправил кулак и вытянул его ладонью. Так, будто это была уже не рука, а что-то иное.
Что-то, очень похожее на меч, который до сих пор держал Ругах.
Медведь, распахнув клыкастую пасть, приблизился к мужчине. Так, что еще немного и он бы впился клыками ему в грудь, но выстрелила стрелой ладонь бронзовокожего гиганта и, рассекая твердый лоб медведя, вошла по локоть тому внутрь тела.
Медведь, упал, но несмотря на свою немалую массу и огромную скорость, не покатился дальше, а так и свалился под ноги гиганту.
Вытащив ладонь из кровоточащей, жуткой раны люто-медведя, гигант перешагнул через его тело и, миновав ошеломленных Ругаха и Тополца, подошел к Пермовке.
Он опустился перед ней на корточки и вгляделся в лицо. Только теперь девочка смогла рассмотреть его яркие, голубые глаза.
Она часто бывала в лесу и часто видела диких зверей, для которых лесные просторы были домом родным.
Так вот, глаза этого человека были похожи на их глаза – звериные. Такие же дикие и свободные, не принадлежащие никому, яркие светила во тьме ночной.
— Это принадлежало твоей сестре? — он протянул ей маленькую серебристую заколку – единственное наследство, которое осталось от почившей матушки.
Пермовка приняла украшение и в тот момент, когда холодные пальцы сомкнулись на теплом металле, что-то сломалось в девочке и она, рыдая, бросилась на могучую шею гиганту.
Он был теплый.
Очень теплый.
Как уголек, прижатый в стужу к ладони.
Огромные ладони, каждая размером со сковородку, легли ей на спину и крепко прижали.
— Поплачь, – шептал уже не тяжелый, а мягкий, бархатный голос. — поплачь, девочка, слезы уймут эту боль.
Боль…
Теперь Пермовка знала, что такое “душевная боль”. И, лучше бы, если бы она снова сломала себе руку. Две руки… переломала все кости, но снова смогла увидеть Светлицу. Прижаться к ней.
Сказать, как она сильно её любит.
***
Закончив перевязывать последнего раненного, Аркемейя вернулась к довольно справно сложенному костру. Хаджар неслабо удивился, когда ему сказали, что его соорудила юная девочка, которая впервые присоединилась к охоте три дня тому назад и не знала, как складывать разные костры.
Отплакав все слезы, которые у неё были, она теперь спала, крепко сжимая простецкую заколку для волос. Прижавшись к Хаджару, она лежала у него на бедре.
Такая маленькая и беззащитная, что Хаджар боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не потревожить её глубокий сон.
Она потеряла сестру… знакомая, слишком хорошо знакомая боль. От такой нельзя излечиться — лишь приглушить, но спустя длительное время. По первости же единственное спасение можно отыскать только во сне. Когда не помнишь ни себя, ни мир вокруг.
Напротив Хаджара, по ту сторону от костра, будто заслоняясь от дикого зверя, сидели охотники. Те, кто еще мог сидеть, разумеется.
Настороженные, не убирающие рук со своего нехитрого скраба.
Аркемейя, вернувшись к Хаджару, села по левую руку и прошептала:
– Это по-меньшей мере странно, — произнесла она на языке орков Ласканских степей. -- они все – простые смертные. Причем даже не уровня Телесных Узлов.
Хаджар кивнул.
Уже неделю они с охотницей продвигались все дальше и дальше вглубь лесов приграничья Алого Феникса и Белого Дракона.
И, что удивительно, чем дальше они уходили, тем реже встречали не только практикующих, но и зверей, продвинувшихся по пути развития.
Подобного Хаджар не встречал даже в землях Лидуса, хотя найти место более “смертное” было довольно-таки сложно. Но даже там простые крестьяне могли быть вплоть до уровня Телесных Рек одной меридианы.
Здесь же…
– Кроме него, – Хаджар кивнул в сторону старика, который показательно держал на коленях простецкий меч.
– Спасибо за помощь, странники, – старик, будто почувствовав, что речь зашла именно про него, взял слово. И, собственно, это была первая попытка общения между ними. Кроме того, когда Аркемейя вызвалась помочь раненным, разумеется. – меня зовут Ругах. Я один из старейшин деревни Клануд.
Некоторые из охотников удивленно переглянулись.
Видимо статус Ругаха был новостью. Новостью для всех, кроме странного паренька. Он казался Хаджару куда сильнее простого смертного, но при этом не излучал ни капли энергии в общий поток Реки Мира.
– Приветствую, Ругах, – склонил голову Хаджар. – Меня зовут Хаджар Дархан. А это Аркемейя из Курхадана. Мы простые странники, ищущие, где им остановиться, чтобы переждать зиму.
Глава 1180
— Чем ты занимаешься по жизни, Хаджар странник? – спросил Ругах.
Взгляд его был пронзительней стрел, которые он делал. Хаджар ощущал на них частичку самого старика. Именно благодаря этому чувству, которое развилось с годами обладания волей, Хаджар ощутил частичку родственного на той заколке. И по её следу (и следу Медведя стадии Вожака) прошел вплоть до лагеря охотников.
– Я… я… — и вдруг Хаджар понял, что простой, казалось бы, вопрос, выбил его из колеи. И действительно – чем он занимался по жизни, кроме того, что реками лил кровь виновных и невинных?
Крики демонов, в их последнем убежище, до сих пор, порой, эхом доносились до него. Как и тот факт, что из-за слепоты он не мог отличить их от простых людей.
