Неспособные скинуть с себя эти оковы, они могли лишь голодным псами рычать и пытаться сорвать с себя ошейники.
Ошейники, надетые судьбой.
И, может они не любили друг друга в том смысле, в котором было бы понятно обычным людям. Но они не были обычными, а что бы понять, что их связывает, кроме красного платка, связавшего запястье, у них будет еще цела жизнь.
Жизнь, длинной во все время мира.
Не важно, что врата узки,
Меня опасность не страшит.
Я – властелин своей судьбы,
Я – капитан своей души.
Когда танец остановился, Хаджар снял браслет со своего запястье и протянул Аркемейи.
Они так и не разорвали зрительного контакта.
Охотница надела его, а затем протянула свой Хаджару.
Тот зубами завязал его правой руке.
После этого они продолжили танцевать.
Почему?
Потому что ничего не изменилось.
Кроме того, что никто из них не знал, что к деревни приближается…
***
Тот, кого звали Белым Клыком все ближе и ближе подходил к тому месту, которая указала Азрея.
Хаджар Дархан будет сражаться в этой войне. Он встанет под флаг Последнего Короля. Он даст присягу Эрхарду.
Он сделает это.
Сделает.
Или умрет.
Глава 1185
Лежа на кровати, в шкурах зверей, Хаджар смотрел на потолок хижины. Простые доски, сколоченные таким образом, чтобы зазор между щелями не превышал половины ширины от женского мизинца.
Казалось бы — зачем. Ведь через такую щель будут дуть ветра, уходить тепло, а может и проливные дожди заставят протечь даже самую справную крышу. И то, что незнающему человеку покажется глупостью, не является таковым для обремененного знанием.
Дерево, оно не камень – подвижное. В одну погоду оно расширяется, в другую – становиться суше. И все это надо предусмотреть при строительстве дома.
Хаджар вытянул вверх ладонь. Так, словно хотел коснуться низкого, но, все же, неблизкого свода.
Когда в последний раз он вот так лежал и размышлял о чем-то, что не было связано с постоянной борьбой за выживания, высокими целями, войной или путем развития.
Может тогда, очень давно, когда он лежал в холодных, белых стенах больницы в мире Земли. Его темница, которая отличалась от той, в которую его бросил Примус, лишь тем, что было просторнее и кормили исправней.
Но, стоило только повернуть голову, как из окна открывался вид на кипящий жизнью город, раскинувшийся где-то за холмом и лесом, его окружавшим.
Мистичный и таинственный; молодой, но уже успевший пережить множество трагедий.
Хаджар всегда любил тот город.
И теперь, спустя век, как и в том, казалось бы, ныне чуждом ему мире, он вновь повернул голову направо.
Она улыбалась.
Темные волосы разметались по шкурам и закрыли половину белокожего лица с румяными щеками и алыми губами. Она свернулась калачиком, и теплым котенком прижалась к нему, лианой оплетя тело.
Её нога лежала где-то среди ног Хаджара, её рука лежала у него на животе, а прелестная голова — на плече, чуть ближе к груди.
Он боялся пошевелиться.
Чтобы не разбудить.
Она так сладко спала. Мирно и спокойно, тихо и мерно дыша, видя сны без сомнения прекрасные и самые вожделенные.
Хаджар был в этом уверен.
Почему?
Ну, в конце концов, ведь это он оберегал её сон.
Хаджар вновь посмотрел на потолок. Ему было хорошо и спокойно. Так хорошо и спокойно, как не было, пожалуй, никогда за всю жизнь. И, как оказалось, для этого не надо было многого. Просто немного тепла рядом.
Аркемейя…
Почему-то Хаджар никогда не задумывался, насколько ему нравилось звучание этого имени. Одновременно мелодичное, но то же время острое, как кинжал и свистящее, как стрела.
Он провел пальцами по её шелковым, мягким волосам. Ему не хотелось зарыться в них лицом и заснуть, как пели об этом романтичные менестрели и барды.
Нет. Ему хотелось взять их, нежно, но крепко, и сберечь. Сберечь от всех невзгод и ненастий.
Простое желание, которое, возможно, не присуще воинам, идущим с гордо поднятой головой по пути развития. Но выбирал ли Хаджар свой путь воина?
Тогда, еще во дворце Лидуса, все, о чем мечтал юный принц, это путешествовать по миру – наслаждаться своим молодым и сильным телом, радоваться возможности бегать, прыгать и дышать без мысли о том, что, возможно, следующий вздох станет последним.
Так что может быть, правда заключалась в том, что Хаджар никогда не хотел становиться воином? Он был просто вынужден им стать…
И именно по этой причине, он так не хотел смотреть в окно.
Открытые настежь ставни слегка трепыхались на прохладном, осеннем ветру. Он сумеречным вором проник в хижину и закружилась под потолком и над полом.
Облизывал лицо холодным, невидимым языком и пытался забрать глубже, но, наткнувшись на шкуры, испуганно убегал.
Хаджар знал, что он увидит там, среди засыпающих перед длинной зимой деревьев.
И, видят Вечерние Звезды и Высокое Небо, он не хотел никуда вставать. Не хотел идти. Не хотел…
Но должен был.
Это то, что отличает мальчика от мужа. Один делает то, что хочет, другой то, что должен. И если последний будет мудр, то убедит себя в том, что желание неотличимо от долга.
Хаджар был много кем, носил несколько имен, сменил множество ролей, но мудрецом так и не стал.
И впервые за долгое время он знал, чего хочет. И это желание, в данный момент, лежало рядом с ним на шкурах. И, слышат демона и те, кто назвал себя богами, забрав в свои руки власть над судьбами безымянного мира, ничто кроме черноволосой красавицы его не волновало.
Кроме запаха её волос, кроме её спокойного, мерного дыхания.
И даже если бы в данный момент горел весь мир, он бы не сдвинулся с места, чтобы не потревожить её сна.
Он бы не захотел…
Хаджар смотрел сквозь пальцы на потолок. И ему хотелось обратиться к Ругаху, чтобы узнать, как лучше поправить стены, но…
Женский обручальный браслет на его натруженном, широком запястье смотрелся тонкой кожаной ниткой.
– Ты себя чувствовал так же, брат мой? — перед внутренним взором Хаджара промелькнули белые волосы и зазвучал знакомый, полупьяный смех.
Неро…
Сколько сил ему стоило встать, в тот день, перед Хаджаром, чтобы не пустить его во дворец Лидуса. Сколько сил стоило его брату, держа за руку свою возлюбленную, единственную на весь безымянный мир, на все его эпохи, на все времена — будущие и прошлые, поднять меч против брата. Друга, с которым они прошли через сотни битв; сражались плечом к плечу с врагами, от которых у некоторых от ужаса руки опустились бы до самой земли.
