Хорошие слова. И правдивые. Этот мир… да и любой другой, сколько бы их не существовало, был жесток. И жаль, что Хаджар, за целый век, не смог сделать его хоть чуточку лучше, а лишь наоборот…
Но все. Достаточно.
Теперь у него была причина, самая веская причина, чтобы это исправить. Причина, которая дороже его собственной жизни, дороже судьбы, честь… целого мира.
Его жена. Сын.
Он научит его, как охотиться, чтобы тот не был голоден и смог прокормить и своих детей. Научит, как строить дом, чтобы была крыша над головой. Научит, как говорить с людьми, проявлять уважение, быть почтительным. Научит, как смотреть на женщин и понимать, когда они смотрят на тебя.
Научит играть на Ронг’Жа и петь.
Научит…
Хаджар сжал кулаки и тяжело вздохнул.
Научит, как сражаться. Но объяснит, что меч можно обнажить лишь тогда, когда все другие способы остались позади и когда нет никакого другого выхода.
Он научит его пути чести.
Пусть не той, избитой, изувеченной, прогнившей, которую смог сохранить сам. А выдуманной, несуществующей в жестоком безымянном мире, но чести.
Хаджар остановился и посмотрел на небо.
Это было так просто…
Но стало понятно, лишь когда у него появился собственный ребенок… или пока не появился.
– Ты этому меня учил, отец? – спросил он у бледных облаков, затянувшись далекую высь. — Учил тому, чтобы я не стал таким, как ты.
Хаджар прикрыл глаза.
Он сможет посмотреть в глаза праотцам. Не потому, что разрушит Седьмое Небо. Не потому, что вернет судьбы людей им обратно в руки. А потому, что его сын не повторит его судьбы.
Он не станет вторым Хаджаром Дарханом.
Нет.
Его будут звать… будут звать…
Хаджар широко улыбнулся и похлопал по тому месту, где когда-то висел кожаный мешочек с двумя браслетами.
Его будут звать Неро Дархан. И он проживет хорошую, достойную жизнь.
И, если у Хаджара получится это сделать, получится так научить сына, то это будет величайшим его свершением. Куда более великим, что все, что он когда-либо сделал или когда-либо сделает.
Потому что только так он сможет сделать этот мир чуточку лучше, чем встретил сам.
С этими мыслями Хаджар прошел через деревню. На душе было спокойно и легко. Он ступал уверенно и четко.
Его душа больше не металась в поисках того смысла, с которым он бы смог прожить оставшиеся годы смертной жизни. Он его нашел.
И смысл был одновременно прост, но и столь же сложен.
Но, самое важное, он был достоин того, чтобы двигаться дальше и…
Хаджар подошел к опушке.
Сердце пропустило удар.
Пели птицы. Кружила вьюга. Не происходило ничего необычного. Река мира была спокойна и мерна в своем бесконечном токе. Ни единой ряби, ни единого вихря на её зеркальной глади.
Снег не примятый. Ветки не сломаны.
Но что-то подсказывало Хаджару. Говорило ему — “беги, торопись, прошу”. Говорило голосом Аркемейи…
И Хаджар побежал. Он побежал так быстро, как не бегал в своей жизни. И молния, которой он обернулся, была белее снега и ярче солнца. Она выстрелила в небо раскрывшим крылья драконом, который пронзил небо и исчез.
И никто, почти никто, кроме стоявшей на ближайшей горе белокурой девушки с зелеными глазами этого не увидел. Она же, прикрыв глаза, уронив одну единственную слезу, развернулась и исчезла взяв под руку лысого мужчину средних лет.
– Нет… нет… нет-нет-нет-нет-нет-нет, — повторял, как заведенный, Хаджар.
Сцены из чужого прошлого ввинчивались ему в память.
Зачем он вспомнил его. Зачем он вспомнил Травеса. Зачем…
Синий Клинок вспыхнул обнаженным когтем в руках Хаджара, на теле появились металлические доспехи зова и пасть дракона распахнулась на кольчужном нагруднике.
Хаджар ворвался внутрь избы. Дырявые стены. Пробитая крыша. Куски древесины и щепа валялись всюду, куда падал взгляд. Перевернутая мебель, разбитая утварь, рассеченная на двое кровать.
— Аркемейя! – закричал Хаджар.
Но в ответ лишь тишина.
Ледяная тишина.
Она исходила от столь же ледяного саркофага, стоявшего в центре их маленького, уютного мира. В котором не было места ни войнам, ни сражениям.
Хаджар опустился перед ледяным гробом. Дрожащими руками он смахнул с него снег и сердце замерло. Там, внутри, в ледяном плену, он увидел лицо своей возлюбленной. Матери его не родившегося дитя.
Только полчаса назад, всего полчаса назад он кружил её в своих объятьях.
Нет… нет…нет…
Все это было жесткая шутка. Идиотская уловка.
— Эй… – он постучал по “крышке” изо льда. — хватит… это не смешно…
Но в ответ вновь лишь тишина.
Хаджар прикрыл глаза и прислушался. Он не чувствовал сердцебиения Аркемейи, но… там, в глубине Реки Мира, все еще брезжили два огонька — один лиловый, побольше, а второй совсем маленький, синеватого оттенка.
Они были живы.
Их души не ушли к праотцам.
Лишь пребывали в ледяном плену.
Хаджар поднялся на ноги и занес меч над саркофагом. Кто бы это не сделал, он поп…
– “Что ты будешь делать, Хаджар, когда кто-то придет, чтобы все у тебя забрать?”
Нет, эти мысли он отложит. Решит позже.
Сейчас его волновало только чтобы освободить жену и ребенка.
Хаджар замахнулся клинком. Энергия бурлила вокруг него. Буря, яркая, весенняя буря загремела над деревней. Селяне подняли головы к небу, раздираемому молниями и ветрами.
То, что они видели, было невозможно. Ведь на дворе зима, а не…
— Я бы, на твоем месте, опустил меч, -- прозвучал голос из темного угла.
Глава 1198
Из темного угла вышел Хельмер. Хаджар достаточно хорошо знал демона, чтобы определить по его небогатой мимике и лишь одному алому глазу, что тот был обеспокоен.
— Присмотрись, Хаджар, – костлявый, увенчанный ногтем-когтем, палец Хельмера указал на ледяной саркофаг. – Присмотрись внимательнее.
Хаджар, тяжело дыша, постепенно, по чуть-чуть, опустил меч. И, как бы это не было больно внутри груди, где лезвиями кинжалом плоть терзало рассеченное сердце, он еще раз посмотрел на ледяную темницу.
Только на этот раз его взгляд не застилала кровавая пелена.
И теперь, вместо ледяного саркофага, он увидел… все тот же саркофаг. Но тот не лежал на земле, а был приподнят над ней почти на метр. Держался же он за счет тончайшего, сравнимого по толщине с шелковой нитью, стебля. От него, прозрачного и почти невидимого, отходили лепестки, которые и свивались в бутон саркофага.
