– Торопись, Хаджар, – и Хельмер взмахнул кровавой сферой.
Глава 1200
Здесь все выглядело так же, как и запомнил Хаджар. Будто не прошло тех десятилетий, что минуло с тех пор, как сюда спустился человек, несущий с собой огненный цветок.
Хаджар даже увидел собственные следы, которые вели в глубь темнолесья приграничья Тир-на-Ног, прекрасного города, где никто не стареет, где веселью нет конца, где самые прекрасные из юношей и девушек пью лучшее вино из бокалов, что наполняют сами себя.
И два трона стоят в двух частях города.
В той части, где не бывает света дня и лишь сумерки разгоняют, порой, бесконечную ночь, стоит трон изо льда и костей и прекрасная, величественная Мэб, с черными глазами и волосами из света звезд правит с него Зимним Двором.
В другой же части, где свет солнца скрещивается с пламенем костром, на троне из огня и зеленой листвы, сидит радушная и любящая Титания, с глазами цвета горячего золота и волосами из белоснежных цветов, она заботиться о Летнем Дворе.
Они олицетворяют собой равновесие природы. Лето и зима, и их дочери — весна и осень. И когда умрут Мэб и Титания, им на смену придут их дочери, приняв их имена, а затем – уже дочери дочерей вновь станут Титанией и Мэб. И вечный цикл никогда не прервется.
Таков был Тир-на-Ног, в котором нет времени.
И потому Хаджар, спустя почти целый век, шел по его приграничью ступая по собственным следам. Наметанным глазом охотника, он увидел в них всю ту же книгу леса, что и всего день назад – в зимнем лесу.
Человек, который здесь прошел, сделал это лишь несколько минут назад, а вовсе не почти девяносто лет. И все это несмотря на то, что время в мире Духов шло так же, как и среди живых.
Просто тот срок, который люди именовали как семьсот семьдесят лет, в мире Духов называли одним днем.
Время…
У Хаджара не было лишних минут, чтобы размышлять о нем и причудах двух миров.
Он спускался все глубже и глубже в чащобу, в которой деревья казались мертвецами. Повисшими на распятиях, повешенных или насаженными на кол. Облака, плывшие по небу, ворона кричали могильные песни по павшим воинам и выплакавшим слезы вдовам.
Солнце, вдруг, почернело и превратилось в бездну отчаянья, которая пожирала стонущее небо.
Паутина могильным саваном свисала над единственной тропинкой, пересекающей лес. Хаджар, вспоминая давние наставления Хафитоса, шел по ней не сворачивая и не меняя маршрута, чтобы он не видел, не слышал и не думал.
Вскоре он, держа перед собой мерцающий Синий Клинок, уже стоял в глубоком овраге. Центре темнолесья Тир-на-Ног. Сюда, по рассказам, не спускались даже самые отважные из фае. Лишь сильнейшие сидхе отчаивались, по крайней необходимости, прийти к сердцу этих земель.
Так было прежде.
Так есть сейчас.
Хаджар пришел туда, где заканчиваются пути множества фейри, второй раз.
И Теант был хозяином этих земель.
Он встречал Хаджара.
То, что казалось двумя кривыми деревьями, было его рогами. Целый холм стал головой, а высохшие русла ручьев обернулись мускулистыми руками. Корни деревьев стали их жилами, а хворост — волокнами мышц.
Листья и трава служили волосами гиганту, а пушистый мох бородой. Лицо рогатого, древесного мужчины, шириной с повозку, нависло над Хаджаром.
Каждая рука Теанта – лесного Хранителя, была длинной в десяток метров, а мышцы его размером с ледниковые валуны – и это никакая не метафора.
Даже мизинец Теанта был больше самого Хаджара, но тот не испытывал никакого страха. Просто потому, что не имел на это права.
— Ты пришел, Северный Ветер, — прогремел скрипучий, как дерево, глубокий бас. – как я и говорил тебе мгновением прежде, когда скует льдом то, что тебе дороже чести, ты придешь за этим цветком, — загремели деревья, застонали корни — это Теант придвинул Хаджару свою древесную ладонь. На ней покоился цветок, чей стебель был создан из пепла, бутон из огня, а листья из жидкого, капающего металла. – И вот ты пришел… как приходил прежде, как будешь приходить после… ты помнишь, что я тебе сказал мгновением прежде?
— Приходить прежде? – Хаджар казалось, что он вновь говорит с Древом Мира, а не древним Духом, олицетворявшим все то плохое и пагубное, что люди и нелюди причиняли лесам. — Что ты имеешь ввиду, достопочтенный Теант?
— Помнишь ли ты, что я тебе говорил? – повторил, вместо ответа, Дух. — Для меня прошло мгновение с твоего ухода, но, вижу, ты прошел через длинный путь. Как и всегда проходил, мой старый враг.
Ах да… Враг. Хаджар носил в себе частицу Врага, которую, почему-то, очень хорошо чувствовали демоны и духи. Так что Теант попросту спутал его с первым из Дарханов.
-- Ты сказал, что, когда я приду, ты съешь этот цветок, – кивнул Хаджар. – но я вижу, что он еще цел. Значит я успел вовремя, – Хаджар, все еще в одеждах из зимних шкур, опустился на колени, а затем уперся лбом в холодную почву. Так сильно, что по лицу заструились ручейки крови из царапин, оставленных мелкими сучками и корнями. – Прошу, хранитель темнолесья, прошу отдай мне этот цветок, а взамен я отдам тебе все, что ты попросишь.
Ответом была тишина, которая вскоре сменилась скрипом и ощущением тяжести на спине. Это Теант опустил на плечи Хаджару руку, чтобы затем поднять последнего на ноги.
Печаль источали его темные, болотные глаза, что не было метафорой – они действительно выглядели вертикальными болотами внутри глазниц из корней и деревьев.
– Я скорблю с тобой, мой старый враг, о твоей утрате, – шепотом шелестящих крон разлетался по оврагу его глубокий голос. – о твоей прошлой утрате, нынешней и грядущей. Ты приходил ко мне прежде, пришел сейчас и будешь приходить. Но, как и прежде, как сейчас, так и после – я не смогу тебе помочь.
– Прошу… все что угодно…
Теант нахмурился и выпрямился. Теперь его голос звучал трещащим от бури лесом. Гнущимися в земной поклон вековыми деревьями; корнями, вырываемыми из почвы ветрами дикого шторма.
– Разве можешь ты, смертная плоть, дать мне жизнь?! Жизнь измученными вашей поступью лесов, что я храню в сумерках, когда уходит свет и не приходит тьма?! Разве можешь ты излечить раны от высушенных вами ручьев?! Шрамы от устроенных пожаров?! Дать пищу тем, чья кровь пролилась не для пропитания, а потехи и забавы ради?! Дай мне свой ответ, мой старый враг! Можешь ли ты это? И если ты ответишь, что да – я отдам тебе этот цветок.
Надо было ответить. Надо было заставить свои губы пошевелиться и сказать простое, пусть и лживое, “да”. Соврать. Солгать. Но…
Хаджар не мог.
Как он сможет научить своего сына понятиям чести и истины, если вся его жизнь будет построена на лжи? Дом, построенный из гнилых бревен, обречен обрушиться.
