Он, разумеется, знал, что убил Лукипелу. Потерей памяти не страдал. И убивал, и хоронил Луки не под гипнозом. Однако он явно полагал, что Лайлани допустила бестактность, упомянув об этом печальном событии за ленчем, да еще в присутствии совершенно незнакомого человека. При этом она поставила под вопрос достоверность его слов об инопланетных целителях и их левитационном луче, на котором отбыл Луки.
И у нее не было ни малейших сомнений, что Престон улыбнулся бы ей, если б она оторвалась от книги про свинолюдей, чтобы извиниться, и сказал: «Да ладно, все нормально, тыковка, каждый допускает ошибки». От таких мыслей по коже бежали мурашки, но не думать об этом она не могла.
В этот самый момент inamorata
[97]
доктора Дума ожидала его, шустрая, как студень, проворная, как головка сыра. Волнующая перспектива любовных ласк возбуждала, так что за обедом доктор Дум не засиделся. Быстро поел и вернулся в спальню, на этот раз затворив за собой дверь, оставив на обеденном столе пакеты, контейнеры, грязные пластмассовые ложки в полной уверенности, что Лайлани приберет за ним.
Как только за ним закрылась дверь, девочка выпорхнула из постели, схватила пульт дистанционного управления, включила какую-то напрочь лишенную юмора комедию положений. Звук оставила не слишком громкий, но достаточный для того, чтобы заглушать проявления страсти, которые в противном случае могли доноситься из спальни в дальнем конце дома на колесах.
Пока инкубатор чудо-детей лежала бесчувственная, как полено, пока Престон только ему ведомыми способами утолял свою страсть в любовном гнездышке, Лайлани приподняла изножие матраса, в правом углу оторвала две полоски изоляционной ленты, сунула руку в разрез, нащупала пластиковый пакет, в который много месяцев тому назад завернула нож, чтобы он под действием вибрации постепенно не ушел в глубь матраса.
И сразу поняла, что пакетик стал другим. Изменились размер, форма, вес.
Пластик был прозрачным, поэтому, вытащив его, она сразу увидела, что лежит в нем не нож, а статуэтка пингвина, не так давно принадлежавшая Тетси, безделушка, которую Престон принес с собой, потому что она напомнила ему Луки, зловещий сувенир, который Лайлани оставила Дженеве Дэвис.
Глава 58
Полночь в Сакраменто: этим трем словам никогда не быть названием романа или бродвейского мюзикла.
Так же, как любой город, Сакраменто обладал своей особенной красотой и очарованием. Но для занятого собственными заботами, уставшего путника, прибывшего в столь поздний час, ищущего дешевый мотель, столица штата казалась скучным и унылым местом.
Съезд с автострады привел Микки в совершенно пустынный коммерческий район: ни прохожих на тротуарах, ни автомобилей на мостовой. Акры и акры бетона и стекла, которые придавливали ее к земле, несмотря на многоцветье неоновых вывесок. Яркий свет соседствовал с глубокими тенями, которые сбивали с толку, создавали средневековую атмосферу. В какой-то момент она даже приняла груду опавшей листвы в сливной канаве за кучу дохлых крыс. И подумала, что скоро увидит труп человека, умершего от чумы.
Несмотря на пустынность улиц, тревога ее имела внутренние, а не внешние причины. Поездка на север заняла слишком много времени, и чуть ли не все это время было занято мыслями о том, что она может подвести Лайлани.
Наконец Микки нашла мотель, цены которого могла себе позволить, и ночной портье оказался и живым, и принадлежащим к этому столетию. Его футболка настаивала, что «ЛЮБОВЬ – ВОТ ОТВЕТ!». С маленьким зеленым сердечком вместо точки в восклицательном знаке.
Она занесла чемодан и сумку-холодильник в свой номер на первом этаже. По дороге съела только яблоко, ничего больше.
На дизайнере хозяева мотеля явно сэкономили, поэтому ни о каком подборе цветовой гаммы стен и мебели не могло быть и речи. Однако к чистоте особых претензий быть не могло: если тараканы тут и водились, то не в огромных количествах.
Она села на кровать, рядом поставила сумку-холодильник. Ледяные кубики в непромокаемых мешочках растаяли только наполовину. Кока в банках осталась холодной.
Она съела сандвич с курятиной, запивая его кокой и параллельно переключая телевизор с одного позднего ток-шоу на другое. Ведущие попались веселые, но цинизм, без которого не обходилась ни одна шутка, удручал: она чувствовала, что за ним скрывается отчаяние.
Свернув с автострады, по пути в мотель Микки проехала мимо винного магазина. Закрыв глаза, тут же увидела ряды поблескивающих бутылок, выстроившиеся на полках в витринах.
Порывшись в сумке-холодильнике, достала специальное угощение, о котором говорила Дженева. В банке из зеленого стекла с завинчивающейся крышкой.
Угощением оказались свернутые десятки и двадцатки, перехваченные резинкой. Тетя Джен спрятала деньги на дне холодильника и упомянула о них в самый последний момент, правильно рассчитав, что иначе Микки бы их не взяла.
Четыреста тридцать баксов. Куда больше, чем тетя Джен могла вложить в это предприятие.
Пересчитав деньги, Микки вновь свернула купюры и убрала их в банку. Поставила сумку-холодильник на комод.
В принципе, находка ее не удивила. Тетя Джен не задумываясь отдавала последнее.
В ванной, умывая лицо, Микки подумала еще об одном даре, полученном в виде загадки в шестилетнем возрасте: «Что ты найдешь за дверью, которая в одном шаге от рая?»
«Дверь в ад», – ответила Микки, но тетя Джен сказала, что ответ неправильный. И хотя юная Микки полагала, что ответ логичный и правильный, ей пришлось согласиться, потому что, в конце концов, загадку загадывала тетя Джен.
«Смерть, – в стародавние времена ответила Микки. – Смерть находится за дверью, потому что люди должны умереть, прежде чем они могут попасть в рай. Мертвые люди… они такие холодные и так странно пахнут, поэтому в раю, должно быть, воняет».
«Тела не попадают в рай, – объяснила тетя Джен. – Туда попадают только души, а души не разлагаются».
После еще нескольких неправильных ответов, днем или двумя позже, Микки предложила такой вариант: «За дверью в шаге от рая я найду кого-то, кто поджидает меня, чтобы не пропустить к следующей двери, чтобы не дать мне войти в рай».
«Какой странный ответ, маленькая мышка. Кому захочется не пускать в рай такого ангела, как ты?»
«Многим».
«Например?»
«Они не пускают в рай, заставляя делать плохое».
«Ну, у них ничего не выйдет. Потому что ты не сможешь быть плохой, даже если постараешься».
«Я могу быть плохой, – заверила ее Микки. – Я могу быть очень плохой».
Эти слова растрогали тетю Джен до глубины души. Она, конечно же, думала, что за ними ничего не стоит.
