«Знаешь, дорогая, в последнее время я не знакомилась со списком преступников, разыскиваемых ФБР, но подозреваю, что тебя в нем нет. Назови мне хоть один твой плохой поступок, который не позволит тебе попасть в рай».
Эта просьба мгновенно заставила Микки разрыдаться.
«Если я тебе скажу, ты больше не будешь меня любить».
«Ну что ты, маленькая мышка, ну что ты, иди сюда, тетя Джен обнимет тебя. Успокойся, маленькая мышка, я всегда буду тебя любить, всегда-всегда».
Слезы привели к объятиям, объятия – к выпечке, а когда пирожки достали из духовки, разговор перешел на другое и не касался этой темы двадцать два года, пока, двумя ночами раньше, Микки наконец не заговорила о том, что ее мать в своих романтических увлечениях отдавала предпочтение плохишам.
«Что ты найдешь за дверью, которая находится в одном шаге от рая?»
Правильный ответ тети Джен превратил вопрос из загадки в прелюдию к концепции веры.
Здесь, сейчас, почистив зубы и всматриваясь в свое отражение в зеркале, Микки вспоминала правильный ответ… и гадала, сможет ли она поверить, что он действительно правильный, как верила в это ее тетя?
Она вернулась к кровати. Погасила свет. Завтра – Сиэтл. В воскресенье – Нанз-Лейк.
А если Престон Мэддок не покажется там?
Она так устала, что заснула, несмотря на волнения… и видела сны. Окна, забранные тюремными решетками. Печально посвистывающие поезда. Пустынную, тускло освещенную станцию. Мэддока, ждущего с инвалидной коляской. Парализованная, беспомощная, не имея возможности сопротивляться, она наблюдала, как ее передают ему. «Мы вырежем большую часть твоих органов, чтобы отдать людям, которые их заслуживают, – говорил он, – но одна часть твоего тела – моя. Я вскрою тебе грудь и съем твое сердце, пока ты еще будешь жива».
Глава 59
Найдя пингвина на месте ножа для чистки овощей и фруктов, Лайлани поднялась быстрее, чем позволял коленный протез. Внезапно Престон стал всевидящим, всезнающим. Она бросила взгляд в сторону камбуза, ожидая, что он стоит там и улыбается, словно собираясь сказать: «Фу!»
Персонажи телевизионной комедии сразу превратились в мимов и не стали менее забавными, когда Лайлани, нажав на кнопку «MUTE» на пульте дистанционного управления, отключила звук.
Подозрительная тишина клубилась в спальне, словно он выжидал, стараясь уловить момент, когда сможет поймать ее с пингвином в руках… не для того, чтобы отругать или наказать – просто позабавиться.
Лайлани двинулась из гостиной к камбузу, остановилась посередине. С тревогой всмотрелась в заднюю часть дома на колесах.
Дверь в ванную-прачечную открыта, за ней – полумрак, упирающийся в закрытую дверь спальни.
Тонкая полоска теплого желтого света пробивалась между дверью и порогом. Странное дело. Обычно Престона Мэддока не вдохновлял романтический свет прикрытой шелком настольной лампы или свечей. По большей части он предпочитал темноту, возможно, чтобы представлять себе, что спальня – морг, кровать – гроб. Иногда…
Желтый свет погас. Темнота соединила дверь с порогом. А потом Лайлани вновь различила щель: ее высветил экран телевизора. Двигающиеся по нему фантомы отбрасывали свои призрачные тени на стены спальни.
Она услышала знакомые звуки, музыкальную заставку «Лиц смерти». Этот отвратительный документальный видеофильм включал уникальные, заснятые на пленку свидетельства смерти и того, что происходило потом, уделяя особое внимание человеческим страданиям и трупам в различной степени растерзанности и разложения.
Престон смотрел этот видеофильм так часто, что наверняка запомнил каждый омерзительный эпизод, точно так же, как запоминали каждый кадр фанаты «Стар трек III: Поиски Спока» и могли слово в слово повторить любой диалог. Иногда Синсемилла составляла ему компанию: восхищение этим документальным фильмом стояло за страстью к фотографированию дорожных аварий.
Сама Лайлани после нескольких минут просмотра «Лиц смерти» вырвалась из удерживающих ее рук Синсемиллы и с тех пор отказывалась смотреть на это буйство жестокости. То, что зачаровывало псевдоотца и пчеломатку, у Лайлани вызывало тошноту. Помимо рвотного рефлекса, видеофильм пробудил в ней такую острую жалость к реальным умершим и умирающим людям, которых она увидела на экране за три или четыре минуты, проведенные перед телевизором, что она заперлась в туалете, сотрясаясь от рыданий.
Иногда Престон называл «Лица смерти» сильным интеллектуальным стимулятором. Случалось, он характеризовал этот документальный фильм как авангардное искусство, настаивая, что его привлекает не содержание, но творческий подход к освещению столь щекотливой темы.
«По правде говоря, – думала Лайлани, – если тебе даже девять с небольшим лет, нет нужды быть вундеркиндом, чтобы понимать, что это видео воздействует на доктора Дума точно так же, как эротические фильмы, поставленные на поток «Плейбоем», воздействуют на большинство мужчин. Ты это понимаешь, само собой, но только не хочется часто и глубоко над этим задумываться».
Музыка стала тише: Престон убрал звук. Ему нравилось, чтобы звучала она едва слышно, поскольку куда большее удовольствие доставляли ему сами умирающие или разлагающиеся люди, а не крики боли и отчаяния.
Лайлани ждала.
Призрачный свет мерцал под дверью, бледные призраки двигались по экрану.
По ее телу пробежала дрожь, когда она поняла, что Престон включил видеокассету не для отвода глаз, чтобы потом застигнуть ее врасплох. Любовь… или то, что выдавалось на борту «Легкого ветерка» за любовь… цвела пышным цветом.
Лайлани смело прошла на камбуз, включила свет над раковиной, который ранее выключил Престон, выдвинула ящик со столовыми приборами. Вытащив из матраса нож для чистки фруктов, он не вернул его к остальным ножам. Пропал и мясницкий нож, и нож для резки хлеба… собственно, все ножи. Исчезли.
Она продолжила инспекцию. Чайные ложки, столовые ложки, десертные ложки лежали в своих ячейках. Ножей для стейков нет. Как нет и столовых ножей, пусть и слишком тупых для того, чтобы служить эффективным оружием. Участь ножей разделили и вилки.
Ящик за ящиком, одну секцию буфета за другой, Лайлани обследовала камбуз, уже не заботясь о том, что Престон может ее поймать. Ей требовалось найти оружие, чтобы защищаться.
Да, конечно, с помощью напильника или рашпиля она могла бы заточить обычную чайную ложку, превратив ее в острый нож. Может, ей бы удалось это сделать и в доме на колесах, пусть ее левая рука немного деформированная, немного неуклюжая и напоминает недожаренный оладушек. Но как это сделать, не имея напильника или рашпиля?
К тому времени, когда Лайлани открыла последний ящик, проверила последнюю полку, заглянула в посудомоечную машину, она поняла, что Престон убрал из дома на колесах все, что могло бы служить оружием. Он также очистил камбуз от приспособлений, которые могли бы заменить напильник или рашпиль и переделать ту же чайную ложку в смертоносное орудие.
