Смерть – единственный ее шанс на спасение. Иначе ей придется многие годы жить изгоем. В жизни ее ждало только разочарование. А на что еще могла рассчитывать такая калека?»
Разумеется, Престон не хотел, чтобы она полностью смирилась с необходимостью умереть и даже стремилась к смерти. Он надеялся встретить с ее стороны сопротивление, которое обогатило бы его воспоминания.
После обеда, оставив Руку убирать со стола, он и Дыра по очереди приняли душ и удалились в спальню.
Наконец, читая «В арбузном сиропе», Дыра отключилась.
Престон хотел использовать ее. Но не знал, то ли ее вырубили наркотики, то ли она просто крепко заснула.
Если заснула, то могла пробудиться во время акта. И ее пробуждение напрочь испортило бы ему настроение.
Придя в себя, она могла проявить активность. Она знала, что согласно заключенной между ними сделке при их физической близости ей отводилась роль пассивного участника. Но все равно могла проявить активность.
Его чуть не затошнило от одной мысли, что она проявит активность, пожелает участвовать в процессе. Он не хотел, чтобы кто-либо стал свидетелем его самых интимных физиологических функций.
Он вообще терпеть не мог, когда за ним кто-либо наблюдал.
Даже при простуде обязательно выходил в туалет, чтобы высморкаться в одиночестве. Не хотел, чтобы кто-нибудь слышал, как он избавляется от соплей.
Соответственно, перспектива получения оргазма в присутствии заинтересованной партнерши ни в коей степени его не устраивала, сама мысль о подобном представлялась ему противоестественной.
Воспитанность в современном обществе была не в чести.
Не зная степени бессознательности Дыры, опасаясь, что она таки сможет пробудиться, Престон погасил свет и лег на свою половину кровати.
Он размышлял о детях, которых она принесет в этот мир. Маленьких деформированных волшебников. Об этических дилеммах, которые требовали однозначных решений.
* * *
Воскресенье – из Бойсе в Нанз-Лейк. Триста пятьдесят одна миля. С более сложным рельефом местности, чем в Неваде.
Обычно он не выезжал на шоссе раньше девяти или десяти часов утра со спящей Черной Дырой и бодрствующей Рукой. Хотя они и искали пришельцев, их миссия спешки не требовала.
В то утро, однако, «Превост» покинул кемпинг в четверть седьмого утра.
Рука уже оделась, ела батончик «Гранола дипп»
[103]
.
Он задался вопросом: знает ли она, что все ножи, а также режущие и колющие предметы с камбуза убраны?
Он по-прежнему не сомневался, что у нее недостанет духа ударить его ножом в спину, когда он сидит за рулем дома на колесах. Более того, он не верил, что Рука попытается защищаться, когда они останутся один на один в судный миг.
Тем не менее полагал, что осторожность не повредит.
Двигаясь на север, с широкой груди Айдахо в узкое горло
[104]
, они проезжали по местам потрясающей красоты. Вздымающиеся горы, бескрайние леса, парящие в вышине орлы.
Каждая встреча с великолепием природы вызывала у Престона одну и ту же мысль: «Человечество – бубонная чума. Без человечества будет только лучше».
Он не относил себя к радикальным защитникам окружающей среды, которые грезили о том дне, когда созданная, конечно же, человеком вирусная инфекция под корень выкосит все человечество. Он считал недопустимым уничтожение целого вида, пусть даже и человека.
С другой стороны, используя публичную политику, представлялось возможным уменьшить население планеты вдвое. Отказать в помощи голодающим – миллионов как не бывало. Прекратить экспорт лекарственных препаратов, увеличивающих продолжительность жизни, в страны «третьего мира», где бушует СПИД, – еще миллионы, которые в самом скором времени покинут этот мир.
Пусть природа проведет чистку. Сама решит, сколько человеческих существ она может выносить. Если ей не мешать, она достаточно быстро справится с проблемой избытка населения.
Маленькие войны, которые не грозят перерасти в столкновение сверхдержав, следует не предотвращать любой ценой, а рассматривать как разумное снижение численности живущих.
И не надо применять никаких санкций против больших стран, которые желают сотнями тысяч, а то и миллионами уничтожать диссидентов. Диссиденты обычно те самые люди, которые выступают против эффективного управления ресурсами.
Кроме того, санкции могут вести к обострению отношений, к военным действиям, чреватым перерастанием в мировой конфликт, даже в атомный конфликт. А это уже гибель не только человеческой цивилизации, но и всей природы.
Ни один человек не мог улучшить природный мир… без людей он был бы идеальным.
И редко кто вносил положительный вклад в человеческую цивилизацию. Согласно основам утилитарной биоэтики, только те, кто приносил пользу обществу и государству, имели законное право на существование. Большинство людей никому не приносило пользы.
Вздымающиеся горы, бескрайние леса, парящие в вышине орлы…
За ветровым стеклом, вокруг дома на колесах – великолепие, буйство природы.
Здесь, за его глазами, во внутреннем мире, где он в основном и жил, другое великолепие, отличное от природного, но равное ему, внутренний ландшафт, который он находил не менее завораживающим.
Однако Престон Клавдий Мэддок гордился тем, что мог честно и принципиально признавать собственные недостатки. У него их было немало, может быть, больше, чем у других, но в этом вопросе он никогда не обманывал себя.
С какой стороны ни посмотреть, наиболее серьезным являлись частые позывы убивать. И наслаждение, которое он получал от убийства.
Но надо признать, еще в раннем возрасте он понял, что страсть к убийствам – изъян характера и с этим надо что-то делать. Поэтому даже в юности он искал возможность обратить стремление убивать во благо.
Сначала он мучил и убивал насекомых. Муравьев, жуков, пауков, мух, гусениц.
В те времена господствовало мнение, что все насекомые – это беда. Возможно, это высшая благодать – обрести счастье в полезной работе. Счастье он находил в убийствах, а полезной работой стало искоренение ползающих, бегающих и летающих многоногих тварей.
Тогда Престон понятия не имел о том, что есть окружающая среда и какие в ней действуют законы. Полученные знания привели его в ужас. Он понял, что мальчиком совершал насилие над природой. Насекомые делали столько полезного.
