* * *
– Мы здесь! – прокричал Ной Микки и девочке. – Держитесь, мы вас вытащим.
Занявшись лишь несколько минут тому назад, огонь удивительно быстро распространялся по передней части дома. Ной не верил в существование сверхъестественных сил, не вздрагивал и не закрывал глаза от страха, если смотрел фильм ужасов, но тут не мог отделаться от ощущения, что этот огонь другой, не такой, как все, живой, хитрый, коварный. Бродящий по лабиринту с определенной целью. Ищущий не только горючее, чтобы набить свою бездонную утробу. Он знал, что иной раз пожарные испытывали такие же чувства, называли такой огонь Зверем. Когда пламя шипело на него, даже из других, далеких коридоров, ему казалось, что он слышит урчание, фырканье, рычание, то есть звуки, которые вполне мог издавать затаившийся в лабиринте зверь.
Дверь на крыльцо и дверь между крыльцом и кухней остались открытыми, когда он и Кэсс вломились в дом. Внутренние двери давным-давно сняли. И теперь горячий воздух вырывался в холодный день, тащил вместе с собой по коридорам дым, сажу, горящую бумагу, продвигая фронт пламени к источнику кислорода.
Пока огонь бушевал только в передней части дома. Однако зона пожара медленно и неуклонно расширялась.
Кровью, сочащейся из раны, Ной метил маршрут, по которому они продвигались меж бумажных стен. Он уже опасался, что дым скроет от них оставленные им алые маркеры, если в самом ближайшем времени они не повернут назад.
Прищурившись, он заглянул в коридор, около которого только что стоял Мэддок. Примерно десять футов длиной. Первые четыре фута горели. На полу – пылающие пачки газет и журналов. Микки и девочка в самой глубине, видимые сквозь пламя. С этой стороны подобраться к ним не представлялось возможным.
Схватив Ноя за гавайскую рубашку, Кэсс потянула его в сторону и рукой показала, что только одна из стен тупика упиралась в расположенный на высоте девяти футов потолок. Вторая стена, отделявшая тупик от коридора, по которому они шли, была на два фута ниже.
Вернувшись в коридор, откуда он вышел, прежде чем застрелить Мэддока, Ной убрал револьвер в кобуру, Кэсс, высокая и сильная, подсадила его, и с ее помощью он оказался на стене, за которой стояли в тупике Микки и девочка.
Поднимаясь, Ной собирался спрыгнуть при первых признаках того, что пачки газет и журналов обрушатся на тех, кого он собирался спасать. Прочностью стена, конечно же, уступала железобетону, но Ноя выдержала, не шелохнулась под его весом. На вершине, в узком зазоре между потолком и бумажными пачками, с ногами, болтающимися в коридоре, где ждала Кэсс, улегшись грудью на стену, он оказался в куда более густом дыму, который щипал глаза, заставляя их слезиться. Подумал, что лучше не дышать, чтобы в легкие попало как можно меньше всякой дряни. Но не мог проделать всю операцию на одном вдохе.
Каждая секунда, каждое мгновение приближали его к смерти.
Боль от раны, нанесенной скальпелем, стреляла по всей руке. Боли он только радовался, в надежде, что она компенсирует отупляющее воздействие дыма, поможет сохранить боеготовность.
Ной посмотрел вниз. В ярде справа огонь бушевал на полу и поднялся по стенам до самого потолка. От жара пот на правой руке сразу же высох, оставив на коже корку.
Под ним семифутовая стена еще не занялась. Когда Ной появился над ней и протянул вниз руки, Микки вскинула голову. Чихнула. Ее лицо находилось менее чем в двух футах от его. На правой половине лица и на волосах запеклась кровь.
Без секундной задержки Микки подняла Лайлани, и по искаженному лицу женщины Ной видел, какой дикой болью отозвалось это движение в ране на голове.
Он подхватил девочку, потянул на себя. Она помогала ему как могла. Ухватилась за левый рукав, как за перекладину лестницы, вцепилась в верхнюю пачку на стене, протиснулась мимо Ноя в коридор, где Кэсс уже тянула руки, чтобы опустить девочку на пол.
Ной тем временем ухватил Микки под мышки, и она последовала за Лайлани. Веса в ней было больше, и никто не помогал ей снизу. Единственное, что она могла, так это упираться ногами в стену, и Ной чувствовал, что стена под ними начинает шататься.
Теперь он задерживал дыхание не только потому, что боялся надышаться канцерогенами, но и из опасения, что вместе с бумажными пачками они рухнут или в горящий тупик, или на Кэсс и девочку.
Осознавая опасность, Микки осторожно проскользнула мимо него в зазор между стеной и потолком.
По правую руку огонь подбирался к нему сквозь пачки, сократив расстояние вдвое. Волосы на правом предплечье, затвердевшие от высохшего пота, торчали, как сотни крошечных факелов, готовых вот-вот вспыхнуть.
Подавшись назад, Ной ударился головой о потолок. Застыл, когда бумажная стена заходила под ним ходуном. Продолжил движение, лишь когда она успокоилась. Потом спрыгнул вниз, в безопасный, свободный от пламени коридор, где ждали остальные.
Безопасный, как «Титаник». Безопасный, как Хиросима 6 августа 1945 года. Безопасный, как ад.
Спасательная операция заняла максимум полторы минуты, но за это время ситуация значительно ухудшилась. Переднюю часть дома поглотила ночь, точнее, не ночь, а цунами черной воды. Цунами пока не надвигалось на них, казалось, зависло, сдерживаемое неведомыми силами. Вены красного огня вдруг открывались в этой темноте, потом исчезали, чтобы тут же появиться в другом месте. Но чувствовалось, что цунами все набирает и набирает мощь и скоро уже никто и ничто не сможет его сдержать. Почерневшие страницы старых журналов, превращенные в золу, лениво плыли по воздуху у них над головой, словно скаты, ищущие добычу. Их сопровождали стайки неонов-искорок, которые где-то ударяли в стены и исчезали, а где-то зажигали новые огни. Пока их не тянуло вниз, к волосам и одежде, но со временем они наверняка обратили бы внимание и на эту добычу. Жара не просто вышибала пот, от нее пересохло во рту, трескались губы, першило в носу.
Все кашляли, сморкались и чихали, выплевывая черную слюну и серую мокроту.
– Пошли отсюда, быстро! – распорядилась Кэсс и двинулась первой.
Лайлани и Микки последовали за ней.
Замыкая колонну, с револьвером в руке, на случай, что Мэддок вдруг захочет еще раз проявить себя, Ной видел всполохи огня и в задней части дома, которых не было, когда они входили в лабиринт. Оставалось только надеяться, что пламя не отрежет их от кухни.
* * *
Поворот за поворотом, по коридорам лабиринта, словно исследуя извилины головного мозга, Престон выбирал путь, согласно его пониманию классической схемы лабиринта, отпечатавшейся в родовой памяти человека, которой следовали все без исключения ординарные строители лабиринтов. Может, Жаба, несмотря на широкие штаны с нагрудником и спутанную бороду, не был ординарной личностью, скорее недочеловеком, а может, воспоминания о том, что он когда-то учил, стерлись в памяти Престона, да только с продвижением к выходу не вытанцовывалось, не раз и не два у него возникали подозрения, что он вновь оказывался там, где уже побывал.
