Слишком многое она могла потерять.
А потому следовало действовать, и действовать быстро. Но на кровати она не видела ничего такого, что могло бы помочь ей поймать змею, бороться со змеей. В комоде лежало лишь кое-что из одежды. По существу, они жили на чемоданах, собственно, открытые чемоданы стояли на скамье у изножия кровати и на стуле с прямой спинкой. Ни чемоданы, ни мебель для охоты на змею не годились.
Змея все еще лежала на подоконнике, наблюдая за происходящим. Головка раскачивалась, словно под звуки флейты заклинателя.
– Змея прыг! Лайлани скок! – случившееся Синсемилла упаковала в четыре слова. И, страшно довольная собой, зашлась радостным смехом, прямо-таки девочка-школьница, которую защекотали подруги.
Забыв про механический сустав ортопедического аппарата, переставляя ногу полукругом, от бедра, Лайлани проковыляла к шкафу, сожалея о том, что кровать оказалась между ней и змеей. Она не сомневалась, что эта маленькая рептилия, едва она потеряет ее из виду, юркнет под кровать и по полу подкрадется к ней, чтобы наброситься вновь.
– Беби, беби, – ворковала Синсемилла, – посмотри сюда, посмотри, посмотри. Беби, посмотри, взгляни, посмотри, – она протянула руку, что-то показывая дочери. – Беби, все нормально, взгляни, беби, посмотри.
Лайлани не решалась отвлечься на голос матери, особенно в тот самый момент, когда змея, возможно, уже подбиралась к ней. Но Синсемилла поставила себя так, что ее пожелания никто не мог игнорировать, как нельзя игнорировать астероид размером с Техас, несущийся к Земле с тем, чтобы врезаться в нее в полдень пятницы.
Синсемилла разжала пальцы левой руки, открыв запятнанную кровью смятую бумажную салфетку, которой раньше Лайлани не замечала. Салфетка упала на кровать, обнажив ладонь с двумя ранками на ее мясистой части.
– Бедная испуганная тинги укусила меня, когда отключили свет.
Темные от запекшейся крови ранки больше не кровоточили.
– Я держала ее крепко, очень крепко, – продолжала Синсемилла, – пусть она и яростно вырывалась. Потребовалось много времени, чтобы освободиться от ее зубов. Я не хотела сильно рвать руку, но и не хотела причинить вред тинги.
Двойная ранка, похожая на укус вампира, на самом деле говорила о том, что укусили именно вампира.
– А после того, как я долго держала бедную испуганную тинги в темноте, мы обе сидели на кровати, маленькая тинги перестала вырываться. Мы нашли общий язык, беби, я и тинги. О, беби, мы слились душами, дожидаясь, пока дадут свет. Как же нам было хорошо вдвоем.
Сердце Лайлани по-прежнему рвалось из груди. Здоровая нога тоже отказывалась слушаться, подгибаясь под весом тела.
Покоробившаяся панель никак не желала сдвигаться по треснувшим пластиковым направляющим. Лайлани пришлось надавить на нее изо всей силы, чтобы сдвинуть в сторону.
– Никакого яда, беби. У тинги есть зубы, но нет яда. Нет нужды подпускать в трусики, беби, мы сэкономим на стирке.
Как и в шкафу в комнате Лайлани, цилиндрическая стальная перекладина диаметром в два дюйма тянулась на добрых семь футов. На ней висели несколько блуз и мужских рубашек.
Она посмотрела себе под ноги. Никаких змей.
Раны на лице от змеиного укуса могут привести не только к появлению шрамов. Не исключено и повреждение нервов. Некоторые мышцы навеки парализует, и улыбка и выражение лица навсегда останутся перекошенными.
Перекладина лежала на U-образных опорах. Лайлани подняла ее, наклонила один конец. Вешалки сползли с перекладины, увлекая одежду на пол.
Вид сверкающей металлической дубинки вызвал у Синсемиллы новый приступ смеха. Она захлопала в ладоши, забыв про укус, в предвкушении незабываемого зрелища.
Лайлани предпочла бы лопату. Садовую мотыгу. Но металлическая палка лучше, чем голые руки, она как минимум позволит удержать змею на расстоянии от лица.
Сжимая перекладину в правой руке, словно посох пастуха, опираясь на нее, чтобы крепче стоять на ногах, она направилась к изножию кровати.
Вскинув руки к небу, словно исполнительница богоугодных песен, восхваляющая Господа, Синсемилла воскликнула: «О, Лини, беби, посмотрела бы ты сейчас на себя! Ты выглядишь как вылитый святой Патрик, давший себе слово изгнать змей».
Лайлани неуклюже продвигалась вдоль кровати, говоря себе: «Сохраняй спокойствие», говоря: «Держи себя в руках».
Но со спокойствием не получалось. Страх и злость не позволяли ей сосредоточиться, мешали координации.
Если бы атака змеи достигла цели, она могла бы укусить ее в глаз. Оставить наполовину слепой.
Лайлани стукнулась бедром об угол кровати, повалилась на нее, тут же выпрямилась, стыдясь, что она такая глупая, такая неловкая, чувствуя себя девочкой из замка Франкенштейна, не хватало только болтов на шее, конечный итог более раннего эксперимента, не столь удачного, как последующий, в результате которого на свет появилось существо, сыгранное Карлоффом.
Она ведь хотела не так уж много: уберечь те части своего тела, которые выглядели нормальными и функционировали, как должно. Вывернутая нога, деформированная рука, слишком умная голова (тоже не плюс, скорее – минус) – она не могла поменять их на стандартные элементы. И надеялась лишь сохранить здоровую правую ногу, хорошую правую руку, миловидное лицо. Тщеславие не имело к этому ни малейшего отношения. Учитывая все прочие проблемы, миловидное лицо требовалось ей не для того, чтобы хорошо выглядеть. Речь шла о выживании.
Обойдя кровать, Лайлани увидела, что домашний ужас находится там, где она видела ее последний раз: свернувшись кольцами, змея лежала на подоконнике. Злобная головка приподнялась, выискивая очередную цель для атаки.
– О, беби, Лани, мне следовало заснять все это на видеокамеру, – давясь смехом, простонала Синсемилла. – Мы бы получили большие деньги на ти-ви… в этом шоу, «Лучшие любительские видеофильмы Америки».
Лицо. Глаза. Как много она могла потерять. Уйти. Убежать. Но они приведут ее назад. И где тогда будет змея? Где угодно, в любом месте, везде, дожидаясь. А что, если мать возьмет ее с собой, когда они вновь отправятся в путь? В консервной банке на колесах, где уже есть Престон и Синсемилла, ей придется волноваться и о третьей змее, а ведь на скорости шестьдесят миль в час никуда не убежишь.
Выставив металлическую палку перед собой, держа ее обеими руками, Лайлани задалась вопросом: какое расстояние может пролететь змея по воздуху, если разожмется, как пружина? Вроде бы она где-то читала, что расстояние это равно удвоенной длине тела, в данном случае пяти или шести футам. То есть до нее змея вроде бы добраться не могла. Но если перед нею рекордсмен, если погрешность расчетов составляет десять процентов, тогда ей хана.
Лайлани не отличала склонность к насилию. Даже в своих фантазиях она не видела себя крепко сложенным, мускулистым, блестяще владеющим всеми видами оружия вундеркиндом. Путь Клонк не совпадал с путем ниндзя. Путь Клонк – располагать к себе, забавлять, очаровывать, и, безусловно, этот подход прекрасно срабатывал с учителями, священниками и добрыми соседями, угощавшими ее вкусным пирогом, но многого ли добьешься, пытаясь очаровать змею, на конце зуба которой висит твой глаз.
