— Это Кейя заслуживает награды, Берлен, а не ты.
Кейя хихикнула, заставив архимага обратить на нее сердитый взгляд.
— А вам, юная леди, следует быть осторожнее с приманиванием медведей. Я уверен, что лорд Нихмеду очень расстроится, если вы поцелуете кого-то, у кого на лице больше шерсти, чем у тхаэрта.
Кейя вздернула подбородок.
— Я в этом не сомневаюсь, сэр Чёрный Посох, но Галаэрон мне не охранник, и его здесь нет.
Она украдкой взглянула на Дексона и добавила:
— А теперь, пожалуйста, расскажите, как прошла ваша разведывательная миссия?
В темных глазах Хелбена мелькнуло что-то похожее на веселье, но оно исчезло прежде, чем Кейя успела убедиться. Обернувшись, он пошел через луг к воротам утеса и произнес через плечо:
— У лорда Дуирсара есть причины беспокоиться о темном небе, — сказал он. — Долина умирает за пределами мифала даже быстрее, чем внутри.
Кейя споткнулась и, если бы не скорость, с которой рука Дексона протянулась, чтобы поймать ее, упала бы.
— Жизнь долины, как внутри Луговой Стены, так и за ней, поддерживал мифал. Мы должны найти способ сорвать эту тень с неба, и как можно скорее, — продолжал Хелбен, — иначе мы скоро будем сражаться с фаэриммами на улицах Эверески.
Галаэрон стоял в холодном безмолвии рядом с Высочайшим, вглядываясь в окно мира, наблюдая, как многомильная колонна смешанных добровольцев тащится по колено в грязи, которая когда-то была Торговым Путем. Здесь были народы со всего северо-запада: эльфы с Эвермита, адбарские дварфы, люди Глубоководья, но только варвары Утгарда казались не потревоженными метелями и постоянными ливнями, которые всю весну преследовали западный Фаэрун. Остальные добровольцы кашляли и шатались, настолько ослабленные лихорадкой и усталостью, что армия едва могла пройти три мили в день, не говоря уже о том, чтобы вступить в бой в конце марша. И все же сражаться они должны.
Закутанная в капюшон голова Теламонта посмотрела в сторону Высоких Болот, и картина в окне мира сменилась на орду багбиров, которых гнал сквозь водопад дождя отряд офицеров-бехолдеров. Их поддерживали две роты иллитидов и еще одна рота боевых джентаримских магов, хотя зачем врагу понадобились люди-метатели заклинаний с пятью фаэриммами, наблюдающими за их атакой, было выше понимания Галаэрона. Теламонт снова перевел взгляд, на этот раз на скалистую гряду, которая стояла вдоль Торгового Пути напротив Высоких Болот. Лаэраль Серебряная Рука и ее сестра Шторм уже стояли на вершине хребта, их длинные локоны развевались на ветру, когда они расставляли магические ловушки. Хотя было далеко не точно, что их армия покроет оставшиеся полторы мили, прежде чем багбиры фаэриммов покроют оставшиеся восемь, хребет значил все. Армия, которая контролировала бы его, имела бы преимущества как высоты, так и твердой почвы, в то время как та, которая этого не делала, была бы вынуждена пробираться в бой через грязное болото. Отступление не было вариантом ни для одной из сил, не с той магией, которую пять фаэриммов или двое Избранных Мистры могли призвать на армию, увязшую в грязи. Этим вечером будет битва, возможно, самая ожесточенная из всей войны, которая уничтожит обе стороны, независимо от того, кто останется в живых, чтобы претендовать на поле битвы. И почему? Внимание Теламонта переключилось на самих фаэриммов, и сцена снова изменилась. Привыкший к быстрой смене фокуса Высочайшего, Галаэрон переключил свое внимание на шипастых и начал размышлять над вопросом, почему так много собралось в одном месте. Он приходил во дворец каждый день с момента их первой встречи, проводя большую часть этого времени, вглядываясь в окно мира и пытаясь войти в контакт с тем, что Мелегонт передал ему в эти последние несколько мгновений жизни. Иногда это срабатывало, и он мог вовремя угадать намерения врага, чтобы спасти несколько десятков, или даже несколько сотен жизней. Чаще всего он мог предложить не больше, чем кто-либо другой. Несмотря на это, Теламонт Тантул проводил часть каждого дня, иногда большую его часть, с Галаэроном, никогда не обучая его напрямую, но всегда подходя к предмету уклончиво, как будто концентрируя слишком яркий свет на своей тени, он только заставлял ее скрываться. Сколько бы ни длились эти сеансы, Галаэрон всегда возвращался на Виллу Дузари измученный, онемевший и раздраженный настолько, что Вала начинала сомневаться, помогает ли ему Теламонт контролировать свою тень или наоборот. Хотя ей не разрешили войти в военную комнату, даже Эсканор не смог уговорить Высочайшего впустить ее внутрь, она настояла на том, чтобы каждый день приходить во дворец и ждать в шепчущем полумраке тронного зала. Учитывая, какой раздражительной это делало ее, Галаэрон начинал думать, что это она борется с теневым кризисом. Теламонт отошел от края мирового окна и устремил свои платиновые глаза на Галаэрона, и как всегда-Галаэрон почувствовал, что вопрос вертится в голове Высочайшего.
— Не вижу смысла форсировать эту битву, — признался он. Когда мы подняли теневой барьер, снаружи было всего десять фаэриммов.
— Теперь их двенадцать, — поправил Хадрун с другой стороны Теламонта. — Наши агенты обнаружили одного во Вратах Балдура, а другого в... в том маленьком королевстве к югу от Гоблинских Границ.
— Кормир? — спросил Галаэрон.
Хадрун кивнул, его большой палец вонзился в глубоко изношенную бороздку на вершине его вездесущего посоха.
— Там, где когда-то был город Арабель.
— Тем не менее, это почти половина их числа вне границы барьера, — сказал Галаэрон.
— Зачем так рисковать, чтобы остановить армию, которая может умереть от лихорадки еще до того, как доберется до Шараэдима?
— Убить пару Избранных? — спросил Хадрун.
Галаэрон покачал головой.
— Фаэриммы знают лучше — сказал он.
— Избранных можно победить, но не убить, по крайней мере, магией Мистры.
Сверкнув глазами при этой последней поправке, Теламонт сказал:
— Какова бы ни была их цель, мы не можем допустить этой битвы.
Он повернулся туда, где без видимого вызова появились Эсканор и Ривален, затем поднял наполненный мраком рукав к Окну мира.
— Вы возьмете своих братьев и лучшие легионы и спасете этих больных дураков, если сможете. Оставьте фаэриммов, пока мы не поймем их игру.
— Будет сделано.
Оба принца приложили ладони к груди, затем повернулись и ушли.
Галаэрон почувствовал тяжесть невысказанного вопроса Теламонта и понял, что от него требуют чего-то, о чем до сих пор только спрашивали. Он повернулся к окну мира и сосредоточил свое внимание на Высоких Болотах, затем на орде крошечных фигурок, роящихся над ним, затем на пяти фигурах, дрейфующих позади неё между двумя отрядами иллитидов. Каждый раз окно отзывалось на его волю, изображение менялось и увеличивалось, показывая ему то, что он хотел увидеть. Когда Галаэрон, наконец, смотрел только на самих фаэриммов, он переходил от одного к другому, изучая каждого по очереди, ища шрамы или чешуйчатые узоры, или что-нибудь, что могло бы вызвать одно из воспоминаний Мелегонта. Если бы окно мира могло нести звук, он бы произнес заклинание, которому научил его Мелегонт, чтобы понять их язык, но даже шадовары не могли подслушать, не послав шпиона. Высочайший уже дал понять Галаэрону, что до тех пор, пока он не станет достаточно искусен в магии теней, чтобы найти и передать знания, которые доверил ему Мелегонт, ему не будет позволено рисковать своей жизнью любым способом. Для принцепса Cтражи Гробниц, привыкшего гоняться за головорезами-разрушителями склепов по узким проходам, усеянным магическими смертельными ловушками, это ограничение было нелегко соблюдать. Через несколько минут, позволив своим мыслям блуждать по изображениям фаэриммов, Галаэрон наконец отвел взгляд от окна мира.
