Отчего же произошел 1914 год, с которого началась долгая череда бед?
У современников было ощущение, что человечество внезапно впало в буйное помешательство или поражено неким таинственным вирусом. В неистовом остервенении, с которым народы самых, казалось бы, развитых стран кинулись истреблять друг друга, действительно было нечто иррациональное, мистическое. Научные открытия и технические триумфы, первые шаги социального прогресса, блестящий расцвет искусства и культуры, мечты о скором земном рае обернулись беспросветным кошмаром.
О причинах, вызвавших крах старого мира, написано множество книг и статей. В следующей главе я перечислю все эти предпосылки: борьба хищных империй, соперничество индустриальных монополий, корыстность военно-промышленного капитала, надежда власть имущих погасить внутренние проблемы за счет национальной мобилизации, амбиции высшего генералитета. Всё это было, всё это правда, но не объясняет главного.
Так представляли себе москвичи новый век в самом его начале
Если бы в начале 1914 года Круппа, или Ротшильда, или Путилова спросили, готовы ли они ради своих барышей покрыть Европу руинами и завалить трупами, промышленники возмутились бы: ничего подобного! То же сказали бы и монархи с премьер-министрами. Даже завзятые милитаристы – военные министры и начальники генеральных штабов – пришли бы в ужас от подобной перспективы. Каждому из них казалось, что маленькая быстрая война – единственное средство спасти цивилизацию от гигантского самоистребления.
Произошло то, чего никто, совсем никто не хотел.
Большая европейская политика в канун катастрофы очень похожа на суету в рубке «Титаника»: все мечутся, крутят штурвал, но его заклинило, и столкновение неотвратимо.
Что за айсберг потопил цивилизацию?
Думаю, правы авторы, считающие главной причиной ментальную незрелость человечества. В девятнадцатом веке наука и техника развивались много быстрее, чем этика. За нарядным фасадом «Прекрасной эпохи» прятался весьма неприглядный мир, в котором властвовала арифметика. Считалось аксиомой, что чем больше территория государства и чем оно грознее, тем для него лучше. В арсеналах копилось оружие страшной разрушительной силы, и патриоты гордились, какими грозными дредноутами и пушками владеет их страна.
Человечество очень напоминало ребенка, смастерившего бомбу и горделиво в ней копающегося. Во всех национальных культурах существовал культ войны, которая была чрезвычайно романтизирована и героизирована. Каждый монарх и каждый принц щеголяли в военном мундире; среди политиков высшего эшелона почти повсеместно преобладали действующие или отставные генералы.
Со времен предыдущей мировой войны (каковой являлись наполеоновские походы) миновало сто лет. Система образования и культура изображали те легендарные времена с ностальгией. Людей учили не бояться войны, а любоваться ею.
Не отличались от правителей и революционеры, которые мыслили исключительно категориями «классы» и «массы». Адептам «нового мира» представлялось несомненным, что миллион человек в миллион раз важнее одного человека. В этом мире больших чисел все – и власти предержащие и борцы с властями – считали, что цель оправдывает средства. Лес рубят – щепки летят.
Понадобятся две колоссальные встряски и колоссальное кровопускание, чтобы человечество хоть чуточку повзрослело.
А теперь, после этого умозрительного рассуждения, коротко опишу непосредственные, в общем-то второстепенные причины Первой мировой войны.
Европейские монархи в 1909 году
Второстепенные причины
Всемирный конфликт произошел, во-первых, из-за того, что политическую историю планеты определяла конкуренция нескольких империй. Соперничая между собой за территории, сферы влияния, стратегические пункты, рынки сбыта и источники сырья, империи привыкли полагаться прежде всего на «жесткую силу». С ее помощью они захватывали колонии и побуждали «слабые» страны к подчинению. Когда интересы двух игроков сталкивались, возникало напряжение.
К началу XX века возникло несколько серьезных конфликтов различного масштаба.
Самым воспаленным являлась франко-германская вражда, наследие войны 1870 года. Во Франции наиболее влиятельной политической силой была партия реванша, готовившаяся вернуть Эльзас и Лотарингию с помощью оружия. Новой войне мешало лишь явное индустриальное и военное преимущество быстро развивающейся Германии.
Но оно тревожило две другие империи – Британскую и Российскую. Первую – потому что опоздавшая к колониальному разделу молодая Германская империя приглядывалась к британским владениям. Вторую – потому что Берлин покровительствовал Австро-Венгрии, а Габсбургская империя соперничала с Российской за первенство на Балканах. Новый участник большой имперской игры, Япония, урегулировав противоречия с Россией по «дальневосточному вопросу», с беспокойством наблюдала за германской активностью в Китае, где немецкие войска оккупировали важный порт Циндао, и в Океании, где флот кайзера захватил несколько архипелагов.
Другим фактором, «работавшим на войну», стало естественное последствие имперского соперничества – гонка вооружений. В каждой из стран-конкурентов возникли военно-промышленные комплексы – могущественные индустриальные и финансовые группы, благополучие и выживание которых обеспечивалось военными инвестициями. Всякое политическое обострение оборачивалось для военно-промышленного капитала новыми выгодными заказами. Заинтересовано в развитии вооруженных сил, разумеется, было и военное командование. Высший генералитет и владельцы оружейных концернов соединялись «по интересам» в могущественные группы влияния.
В Германии негласным лидером «милитаристского лобби» был Густав Крупп, предприятия которого выпускали боевые корабли, пушки, подводные лодки, стрелковое вооружение – одним словом, всё необходимое для войны. В 1910 году Крупп стал инициатором создания «Пангерманской Лиги» (Alldeutscher Verband) – общественного движения, ратовавшего за увеличение военного бюджета и размера регулярной армии.
Завод Круппа в Эссене
В Англии ту же роль играли два оружейных гиганта: «Армстронг-Уитворт» и «Викерс». Во Франции три: «Шнейдер-Крезо», «Рено» и «Ситроен».
Но нас, конечно, больше всего интересует Россия.
Здесь тоже сработал общий закон формирования военно-промышленного комплекса, согласно которому наилучших результатов добиваются монополии. В первом десятилетии двадцатого века бесспорным вождем всего «военного блока» индустрии являлся Алексей Путилов. Руководимый им синдикат, производивший артиллерийские орудия, военные корабли, боеприпасы, получал огромные заказы от государства.
