Боже, как доставалось Сергею Ивановичу от всяких московских эстетствующих тузов за такое его "баловство" и "модничание"! Его собирательство было не простой прихотью, а настоящим подвигом, ибо кроме нападок со стороны он должен был выдерживать и бои с собственными сомнениями. Но Щукин принадлежал к числу тех людей, для которых и упреки посторонних, и собственные сомнения являются не деморализующим, а скорее каким-то подстегивающим началом. Ибо из этой борьбы с другими и с самим собой он выходил окрыленный, с обновленным мужеством, готовый на новые дерзания… Он не был злопамятен в отношении всего того, что ему приходилось выслушивать иногда и от очень близких людей (одно время его просто считали за сумасшедшего), а продолжал свой подвиг с неизменной bonne humeur
[78]. Я себе и сейчас не представляю Сергея Ивановича иначе как с широкой, открывающей зубы улыбкой, с радостно сверкающими глазами. Изредка, впрочем, промелькнет в его взоре и мимолетная насмешливая искорка, но в общем Щукин принадлежал к необычайно благодушным и благожелательным натурам, и любезности, с которой он принимал несметных гостей, привлекаемых славой его коллекции, соответствовало подлинное его старомосковское радушие. Приятный был человек Сергей Иванович, один из самых приятных, когда-либо мне встречавшихся…
Картины Щукинского музея соединены теперь в одно целое с коллекциями Ивана Абрамовича Морозова, и в программу интуризма входит обязательное посещение этого "Музея западного искусства", покидая который всякий мало-мальски знакомый с историей искусства последних лет не может опомниться от восторга. Особенно бывают изумлены французы, встречающие здесь столько картин тех самых мастеров, которых теперь во Франции привыкли считать за классиков… С фантастическим легкомыслием делается при этом вывод в пользу нынешних хозяев России, точно и впрямь это они все поняли, оценили, собрали и продолжают хранить с полным сознанием того, что они делают. На самом же деле какая под всем этим ирония!..»
Часть II. Морозов: Наброски к портрету
Набросать портрет Ивана Морозова невероятно сложно. Редкий мемуарист вспоминает о нашем герое: слишком закрытой и непубличной фигурой был Иван Абрамович. То, что он охранял от сторонних глаз свою личную жизнь — скрывал женитьбу, а рожденную вне брака дочь выдавал за племянницу, — понятно. Но ведь и в свой особняк Иван Абрамович пускал неохотно, хотя желающих посмотреть морозовскую коллекцию было предостаточно. Про роль, которую он сыграл в семейном бизнесе, информации тоже совсем немного — ровно столько же, сколько о детстве и юности всех трех братьев Морозовых.
Итак, перед нами сын Абрама Абрамовича и Варвары Алексеевны Морозовых. Младший брат Михаила Морозова, прославившегося дворцом на Смоленском бульваре, красавицей женой и скандальными выходками. Старший брат Арсения Морозова — страстного любителя охоты, владельца мавританского замка на Воздвиженке, заставившего мать в сердцах воскликнуть, что теперь-де всей Москве станет известно, что ее сын — дурак. Именно в характере самой Варвары Алексеевны многие искали и находили истоки знаменитых морозовских «причуд». Так что без рассказа о ней нам не обойтись.
История жизни Варвары Алексеевны Морозовой, несомненно, вдохновила бы драматурга Островского, а школьники и по сей день писали бы сочинения о купеческой дочери Варваре с тем же безразличием, с каким пишут они о «темном царстве», бесприданницах, алчных мамашах, коварных охотниках за приданым и засидевшихся в невестах купчихах. Многословный П. Д. Боборыкин, позаимствовавший фабулу ее жизни для сюжета романа, с задачей не справился: его Анна Серафимовна Станицына — бледное подобие Варвары Алексеевны; «оригинал был гораздо примечательнее копии», — заметил Павел Бурышкин. А ведь в истории Варвары Морозовой, урожденной Хлудовой, были все необходимые составляющие: коллизия, интрига, перипетии, кульминация, развязка и эпилог.
Девушка из Замоскворечья, с добрым от природы сердцем, при этом самостоятельная и решительная, мечтает посвятить себя чему-то благородному («Мне часто приходит мысль, что я существо не совсем обыкновенное и непременно должна отличить себя чем-нибудь необыкновенным, как, например, спасти свое отечество и т. п.»).
Одна из первых московских красавиц, ездит на балы, кокетничает с кавалерами («Что за нелепость, обращать внимание на всякого молодого человека: выказываться перед ним, стараться понравиться и даже в него влюбляться. Теперь всякая женщина это делает, но я не из одной гордости и самолюбия хочу отличаться от них, но из собственного моего ума. Не лучше ли прожить мой век так, как я теперь мечтаю, т. е. остаться в девушках, что в замужестве одно горе. Я знаю, что не могу быть счастливой замужем, независимо исполнять свои желания, делать добро… Но с силою воли и с умом можно осуществить мои планы… мне хочется не обращать внимание на мужчин, а ведь так и тянет посмотреть и понравиться то одному, то другому»).
Живет в роскошном дворце, но мечтает помогать бедным («Если бы меня в хорошие руки, то я бы вышла человеком… хочу жить порядочно, если не совсем хорошо… по возможности помогать бедным, не транжирить по пустому деньги») и «употребить жизнь с пользою» («Вот как бы я желала повести ее: во-первых, никогда не выходить замуж, давать уроки музыки и французского языка детям, а на эти деньги помогать бедным, потому что я в них не буду нуждаться»).
Тайком читает Белинского («Нужно же хоть немного подвигаться вперед, недаром читаешь Белинского, в которого я влюблена, хотя его не иначе видела, как на портрете, который вовсе не красив. Вот что значит его ум!») и журнал «Современник» («Чтение журнала развило ненависть к дурному и симпатии к честному, возвышенному и благородному… желание пройти через страдания и испытания…»).
Цитаты эти вовсе не из романа, а из сохранившегося дневника Вареньки Хлудовой
[79]. Кроме него поделиться переживаниями девушке было не с кем («…У меня нет даже друга… у меня слишком горячая натура, с летами, я боюсь, это, пожалуй, удвоится…»). Мамаша умерла, и с шести лет девочку воспитывают няня с гувернанткой. Детство свое, однако, она считает счастливым: папаша любит ее до обожания, старшие братья души в ней не чают. Жила бы себе Варя, как прочие девушки, но годам к шестнадцати купеческая дочь заметила, что вокруг творится много несправедливостей, и задумалась. Первым разочарованием стал любимый папаша, в отношении которого у любящей дочери восторга поубавилось: «Папашу я считаю почти что совершенством, и если бы немного повоспитаннее был, то я его бы считала совершенством». Спустя же несколько месяцев появляется запись гораздо жестче: «Я тоже становлюсь героем, иду со своей маленькой фигуркой на отпор дурному, которое мне является олицетворением в моем отце. Я прихожу в отчаяние от этих домашних ссор, они в высшей степени отвратительны…»
