Тридцать лет — достойный возраст для женитьбы. Серов в этом абсолютно уверен и считает, что приятелю жениться просто необходимо. Антон опередил и Танечку, и Илью, два месяца назад обвенчавшись с Ольгой Трубниковой.
Илья Семеныч, я женился.
Будь деликатен ты и мил, -
Я б чрезвычайно восхитился,
Когда б меня ты посетил.
Я доложить имею честь, что у меня и адрес есть:
Михайловская пл. 11, кв. шесть
[149]
«Итак я женат, человек степенный, со мной не шути. Чего ты, скажи, мешкаешь, отчего бы тебе не жениться?» — не может успокоиться Серов, хотя знает, что Илья весь в переживаниях. Две неудачи сразу — это уже слишком: сначала провал на Передвижной, вернее не провал, а неизбрание членом Товарищества, теперь и наличном фронте. Он по-прежнему бесправный экспонент и вдобавок отвергнут предметом своего обожания. Даже продажа трех выставленных на VIII Передвижной работ, написанных по следам итальянского путешествия, не утешает.
В последний приезд в Петербург Остроухов Серову своим душевным настроем очень не понравился. Когда же тот больше месяца не давал о себе знать, Антон забеспокоился. Вскоре до него доходят слухи, что Илья жив, здоров и только что вернулся из Крыма. Обиженный Серов старается обходить щекотливые темы, делая вид, что не очень-то и задет столь продолжительным молчанием приятеля; просит рассказать, что тот привез из весеннего Крыма «по этюдной части» и каковы его планы на лето. В ответ из Москвы приходит предлинное письмо (датированный 29 апреля черновик Илья Семенович сохранил) с извинениями («Милый друг Валентин Александрович! Ты, конечно, имеешь тысячу раз право сердиться на меня. Сердись, но не осуждай»). Письмо путаное и на остроуховские эпистолярии мало похоже. Видно, что человеку было нелегко («Я чувствовал себя столь растрепанным, что не только писать, но и читать-то мне было не под силу»). Неужели только из-за помолвки Танечки? Тогда почему не остался в Москве, а уехал с Мамонтовыми в Крым, хотя ехать туда очень не хотел? Какой же он податливый оказался, если Таничка, как он сам пишет, сумела его уломать. «Поехал, повторяю, с большой неохотой, больной, нервный, и пр. и пр.; вернулся же, благословляя судьбу, против которой никогда переть не нужно, здоровым, бодрым. Веселый и чрезвычайно довольный моим случайным путешествием… я нахожусь теперь не совсем в нормальном (обыденном) положении, что я вышел из колеи и не попал еще в другую, что я ищу того, чего не искал всю жизнь, что я болен болезнью перерождения, что чем ближе я к новой фазе, тем исключительнее и упорнее стремлюсь я к ней…»
Если бы не следующий, внятный кусок письма, предшествующий сумбурный отрывок понять невозможно. «Одним словом: влюблен со всеми последствиями, в кого, как — не спрашивай и не принимай никакого участия в этом, пожелай только, чтобы кончилось все благополучно и скорее, скорее — пусть будет, что будет — всего хуже продолжать то состояние, в котором я теперь вот уже битых четыре месяца. Дальше нет сил тянуть при моей натуре… Ты понимаешь меня?»
Опять счастливое совпадение. Сначала случайность приводит его к Мамонтовым, а теперь, благодаря Мамонтовым, он встречает в Крыму свою будущую жену. Мгновенно все меняется с точностью до наоборот. Хандры как не бывало, сплошной восторг и радости жизни. Отвергнутого влюбленного легко утешить, ибо он только того и жаждет. Небогатый, зато интересный, образованный, элегантный — идеальный жених для доброй, милой, хотя и не блещущей красотой девушки на выданье. Такой, как Надя Боткина, особы куда более посредственной, нежели девица Мамонтова, зато с несравненно более богатым приданым. При остроуховской влюбчивости, с одной стороны, и самовлюбленности — с другой, преданно смотрящая, внимающая каждому его слову На-дичка появилась как нельзя кстати. Красота, конечно, страшная сила, но боткинские капиталы и боткинские связи способны романтизировать образ не самой привлекательной особы. Да и наш герой-любовник, столь импозантный на фотографиях, имеет такой джентльменский набор дефектов (шепелявость, косолапость, близорукость и т. д.), что в качестве жениха его предпочтет не каждая. Получалась неплохая пара.
«…Что у нас есть какие-то новости — это верно, но что все они в сравнении с теми новостями: где она была вчера? С кем сидела за обедом? Как она сказала последний раз "до свидания" или пожала руку крепче обыкновенного… Я не могу объективно посмотреть на это, а со стороны должен казаться смешным уж потому только, что все прошли через это… до сих пор я сам и смеялся, и удивлялся на многих, а теперь, знаешь, когда придет, ниоткуда…»
Разве Илья в состоянии сейчас ответить Серову, останется ли в мастерской на Ленивке или съедет, а если так, то куда денет галерею (как величественно называет Антон его коллекцию этюдов). Он занят только Надей Боткиной. Не сегодня-завтра должна решиться его судьба. И надо же, сохранилась полная отчаяния записка. Крохотный конверт, огромные расползающиеся буквы. «Дорогой Николай Иванович, ради Бога не мучьте. Что такое? Отчего вчера не было депеши? Отчего Вы не ответили до сих пор? Надя меня не любит или не верит? Отец — мать колеблются? Кто-нибудь болен? Что, что? — ради Бога скорее — я совсем не знаю, что думать, что делать… помогите скорее… Не еду сейчас — жду Вас в Леонтьевском к двум часам». Адресат — Николай Иванович Гучков, муж Надиной сестры Любы, выбранный доверенным лицом. И еще одно совпадение: Гучков будет городским головой Москвы, а его свояк войдет в Думу гласным и возглавит находящуюся в ее подчинении Третьяковскую галерею.
25 мая все решается. Согласие родителей получено. Остроухов спешит сообщить новость самым близким. Прежде всего — телеграмма Серову. Потом, с оказией, несколько строк Васнецову, который расписывает Владимирский собор в Киеве: «Добрый, дорогой Виктор Михайлович, порадуйтесь со мною: моя жизнь наконец определяется: я женюсь. Моя невеста — удивительная девушка, Вы, может быть, ее знаете: Надежда Петровна Боткина. Мы очень полюбили друг друга и думаем, будем счастливы». И, конечно, Сергею Васильевичу Флерову: «Надеясь, что Вы не совсем безучастны ко мне, спешу поделиться с Вами большой радостью: я женюсь, моя невеста Надежда Петровна Боткина, когда Вы узнаете ее, то, уверен, порадуетесь… а пока знайте, что мы оба любим друг друга».
«Поздравляем и радуемся за тебя, Семеныч, очень», — телеграфируют молодожены Серовы. Что творится: сначала Таня Мамонтова, теперь — Илья. Танечке Мамонтовой, подруге детства, Антон пишет письмо. «Тому, что ты выходишь замуж, я радуюсь — нашему полку прибыло и с каждым днем прибывает. Семеныч-то, Семеныч, что за молодец! Удивительно… Признаюсь, не ожидал все-таки. Здесь он был сильно наэлектризован и взволнован, хотя некоторая уверенность звучала все время. "- А ну, как откажут" — мерещилось мне. Рад я за него. Бедный же он, однако… Был он здесь и приглашал нас, меня и жену, на твою свадьбу в Веденское — прекрасная выдумка венчание в деревенской церкви».
Венчание Татьяны Анатольевны Мамонтовой и Григория Алексеевича Рачинского назначено на 2 июня. Помолвка Остроухова состоялась накануне. «У меня голова кружится, что я на высоте седьмого неба и что я счастлив и несчастлив от избытка счастья, — пишет Илья молодоженам, которые, сами того не предполагая, устроили его счастье. — Любите друг друга, я теперь только знаю, благодаря Наде, что такое любить друг друга, как нельзя, как невозможно, как пусто без этого. Если это кончено — все кончено. Я не знал ничего до сих пор, не видел, не чувствовал — весь мир… мне нов, я второй раз родился или переродился из какого-то животного и сознаю впервые, что я человек». Жизнь его действительно полна одних радостей: «Как мы проводили время с Надей, гуляли, и о чем только не говорили… играли в четыре руки — не доигрывали, после — не доигрываем, читаем — не доигрываем… глупо — но страшно хорошо». Разве можно после таких признаний подозревать, что Наденькино приданое интересовало Илью семеновича больше ее самой.
