После того случая она стала каждый день приходить к моей двери, но пока еще не решалась заглянуть внутрь. Я стал ее слушателем и ненавязчивым подсказчиком. Несуществующим собеседником — именно так она и считала поначалу.
Элинор говорила то правду, то ложь, забывала и начинала говорить другое. Я научился отделять ложь от вымысла по едва уловимым изменениям интонации. Ложь всегда требует эмоциональных затрат. Если мы лжем себе, часть нашего сознания сопротивляется, но мозг, нуждающийся в спасительном самообмане, дополняет вымыленные образы новыми деталями, делая их максимально реалистичными.
Когда Элинор уходила в придуманную альтернативную реальность, где проживала счастливую жизнь, ее голос становился нервозным, фразы резкими. Она словно доказывала себе, в первую очередь себе, что ее ложь — истина.
Нет, у нее не было раздвоения личности, она не говорила с самой собой. Она была одинокой несчастной женщиной, потерявшей практически все, что любила и во что верила. Это слишком мощный удар, чтобы беззащитная, никогда не знающая потрясений психика выдержала.
И в этом состояла главная сложность моего мероприятия. Я привык к диким, кустарным, ядовитым цветам, а сейчас передо мной была хрупкая парниковая роза, и я понятия не имел, как действовать, чтобы не сломать ее слишком быстро. Это и стало моей ключевой ошибкой — я недооценил Элинор Хант. Пробираясь в ее сознание маленькими острожными шагами, я не заметил, как она проделала то же самое — проникла в меня и пустила там свои корни.
Я запомнил этот момент. Он отпечатался в моей голове до мельчайших деталей. Полная луна заглядывала в приоткрытое окно, заполняя мою палату золотистым светом. Разогретый за жаркий летней день ветер шевелил волосы на моем затылке. Пахло недавно скошенной травой и намечающейся грозой. Элинор увлеченно рисовала мой десятый портрет, в то время, как я сидел на подоконнике и неотрывно смотрел на нее. А память снова и снова подкидывала мне фрагмент из уборной, где несколько недель назад я нашёл ее, воющую, как дикое животное, угодившее в капкан. По какой-то чудовищной иронии это и стало нашей первой фактической встречей лицом к лицу. Встречей, которую каждый из нас по разным причинам хотел бы забыть. Первое впечатление очень важно в начавшейся партии. Элинор Хант должна была понять с первого взгляда, кому ей предстоит вручить свою судьбу, но вышло иначе. Это был первый тревожный «звонок», который я пропустил.
Далеко не все используемые мной методы — безопасны и безболезненны. Человек более податлив и управляем в моменты всеобъемлющего страха и ужаса. Он ищет исцеляющего забвения, и первый, кто предложит убежище, может стать самым важным человеком в его жизни.
Ее психика в этот момент была подобна пластилину или, если выражаться языком Элинор, напоминала чистый лист.
Это был момент перезагрузки. Спланированный и жестокий. Если мы отрицаем правду — заставить ее принять способна только боль, что спровоцировала защитные механизмы сознания. Моя задача вскрыть их все, исправить и заменить своими.
Механизмы Элинор включились после автокатастрофы, стерев все «плохие» события и заменив их «хорошими». Заложенный творческий потенциал и богатое воображение спасли неподготовленную психику Элинор Хант от удара. Как и я когда-то, она выбрала иллюзорный мир взамен реальному, но стены ее воздушного замка были построены на ненадежном фундаменте. Мне предстояло разрушить его и выдернуть Элинор из области грёз.
Отрицание, неприятие, отказ от реальности, страх... Этот коктейль мне известен, как никому другому. У меня за спиной долгие годы в запертой комнате, где я выучил и изучил все ингредиенты, но ещё никогда я не испытывал сожаление, угостив этим фирменным напитком свой очередной «объект».
Вызвав Скарлетт Грин, я безмолвно стоял там, в вонючей уборной, наблюдая, как Элинор Хант ползает по грязном полу, собирая слипшиеся перья из разорванной подушки или от вырванных с мясом крыльев. Она пыталась засунуть грязные комки пуха обратно под свою больничную рубашку. Боль в спертом пространстве осязаемая, бесконечная, разрывающая. Я ощущал ее, как свою собственную, не понимая до конца, как и когда между мной и миссис Хант возникла мощнейшая эмпатия, связав наши сознания невидимыми нитями.
В тот особый вечер уже совсем другая Элинор увлеченно переносила мои черты на девственно-чистый холст, каждым новым мазком талантливой руки превращая тонкие нити в тугие канаты. Она была готова и открыта к финальному раунду, втянувшись в игру без малейшего сопротивления, найдя во мне свое убежище… Как многие до нее, и все же совсем иначе. Мне не пришлось ничего просить, Эль отдала мне все. Сама.
Мы слишком глубоко нырнули, и озеро кипящей ртути, преследующее ее в кошмарных снах, сошлось над нашими головами. Мы плавали в мутной воде, держась за руки и любуясь пыльными мотыльками.
Она не знает... И вряд ли когда-то вспомнит, как я часами «дежурил» по ночам возле ее кровати и смотрел, пытаясь найти определение тому незнакомому чувству, что заставляло меня это делать. Я неотрывно наблюдал за тем, как она спит, как шумно дышит и кричит во сне, как мечется по узкой больничной койке, сражаясь со своими кошмарами, как затихает к утру, убежав от демонов и чудовищ, и, открыв глаза, видит мир, созданный ее измученным воображением, и верит, отчаянно верит, что он реален.
В нем еще не существовало пациента F602299. Я был за пределами ее действительности, но мне пришлось вмешаться, проникнуть в ее сны, в ее мысли и фантазии, забраться туда, куда она еще никого не пускала, и вернуть все то, что ее мозг отчаянно отрицал. Я говорю «пришлось», прикрываясь ложными целями, но на самом деле ещё никогда партия не была так мучительно-увлекательна. Захватывающий блокбастер после унылого сериала с повторяющимися из года в год сезонами.
У безумия есть свои преимущества, оно стирает границы между иллюзией и реальностью. Она позвала меня в свои кошмары, но не для того, чтобы я защищал ее от демонов и чудовищ. Элинор хотела, чтобы я убил их… И мне дьявольски сильно захотелось это сделать.
— Мне страшно, — отложив кисть, неожиданно призналась Элинор Хант в тот памятный вечер. Ее полный тревоги взгляд застыл на моем лице, отчаянно нуждаясь в утешении.
— Почему, Эль?
— Я боюсь того, что будет после, или если вдруг ничего не выйдет. Мы должны уйти вместе. Обещаешь?
— Ну, конечно. Я не оставлю тебя. Никогда. Даю слово, Эль.
Глава 5
Однако случилось то, что никто из нас не ожидал. Кристофер Хант дал заднюю. Практически в последний момент он передумал. Его остановил не проснувшийся голос совести и не любовь к сыну, которого собирался оставить без матери. Я знал одного дерьмового отца, чья рука не дрогнула нанять киллера для матери своей дочери. Этим человеком был мой брат, а его женой одна из моих Роз. Последняя. Особенная. Мой брат тогда был действующим мэром, моей мишенью и объектом Кальмии. Она попала под перекрёстный огонь, он в тюрьму, а я оказался здесь. Но есть ещё девочка. Моя племянница, Эм, Эсмеральда, Эсми, которая могла бы быть моей дочерью. Я хотел этого, но жизнь не всегда дает нам то, что мы хотим. Одного желания недостаточно. Но все это неважно, в наших жилах течёт одна кровь, и мы связаны. Она, как и я, унаследовала особый ген Корнелии Перриш, моей матери и ее бабушки. Эсмеральде повезло больше, чем мне — ей досталась безопасная доза. Кальмия пыталась лечить дочь, сделать такой как все, но я убедил ее, что Эсми абсолютно здорова. Девочка действительно видит наш мир иначе, но это не болезнь. Я как никто вижу тех, в ком притаилось безумие. Его не было в Эсми, и не было в Элинор, а Кристофер Хант, не сделавший за свою никчемную жизнь ни одного решительного поступка, банально струсил.
