– Можешь телефон одолжить?
– Это еще зачем?
– Мой разрядился, а дверной звонок они не услышат, сама понимаешь. – пожал он плечами: – Я сразу уйду, не переживай. Можешь сидеть тут хоть до утра.
Первым желанием было послать Ивана куда подальше и наслаждаться картиной, как он будет перелезать через высокий забор и рвать свое дорогое коричневое пальто. Но совесть и желание, чтобы парень поскорее исчез с поля моего зрения, победили. Я протянула гаджет Никитину и уставилась себе под ноги.
Интересно, теть Аня уже увидела в окно, что я сижу здесь? Если да, то наверняка поставила чайник. Обожаю её травяные чаи.
– Держи.
Перед носом снова оказался телефон, а я удивленно подняла голову:
– Ты же никуда не звонил.
– Я забил свой номер. – парень дернул плечом. – Звони, если будет нужна помощь.
11
Тётя Аня меня все-таки увидела. Когда я постучалась в широкую дубовую дверь, женщина открыла сразу, словно все это время стояла на пороге. Крепко обняла и, прослезившись, сказала, что рада меня видеть и очень ждала.
Пока мама Паши наливала чай, я стояла у старого шкафа и рассматривала фотографии. Они были повсюду: в рамках больших и маленьких, перед книгами, зажатые между стеклянными двойными дверьми. Почти на всех снимках был только Пашка, да и не удивительно. Тётя Аня познакомилась со своим будущим мужем, дядей Толей, еще в детском доме, и ни у кого из них не осталось родных. Они поженились, когда обоим было восемнадцать, но долгожданный и единственный ребёнок – Пашка, появился, когда женщине уже исполнилось тридцать шесть лет. Они сдували с него пылинки, обожали, как самое ценное сокровище в жизни. Бабушка часто рассказывала, что родители иногда тряслись над сыном слишком сильно, потому что кроме него и друг друга у них больше никого не было. Дядя Толя погиб, когда нам всем было по семь лет, и после этого Пашка остался единственной радостью тёти Ани. А когда не стало и его…
Я мотнула головой, отгоняя мысли, от которых болезненно сжималось сердце и пересыхало в горле. Моя бабушка долгое время была соседкой тёть Ани, пока не переехала в дом на другом конце улицы, и, когда не стало её сына, именно она стала тем самым человеком, который заставил её продолжать жить. Первое время она даже поселилась в доме Торпуновых, и однажды в прямом смысле этого слова, вытащила тёть Аню из петли. С тех пор прошло уже много времени, тёть Аня смогла найти в себе силы жить дальше, а бабушка и мы с братьями старались помогать ей во всём.
– Варя, ты помнишь? – тетя Аня подошла сзади, положила одну руку мне на плечо, а второй прикоснулась к одной из резных рамок. – Вам тут по шесть лет. Пашенька заявил, что женится на тебе, когда вырастет, а Марк сказал, что ты никогда не выйдешь замуж и будешь только его сестрой. А потом они подрались, смотри, какой Марк зареванный.
Я кивнула, рассматривая старый снимок. Взъерошенный после потасовки с моим братом Паша на нем весело улыбался и держал меня за руку, а близнец стоял с другой стороны и утирал слезы, злобно косясь на друга.
– Пашка всегда Марка побеждал, – улыбнулась я: – Марк таким худющим был и слабеньким.
– Зато сейчас вон какой вымахал, – тётя Аня погладила пальцами лицо сына на снимке. – И мой Пашка мог бы таким же стать.
– Тёть Ань…
– А как было бы хорошо, если бы все так и случилось. – от слов женщины по спине пробежали мурашки, и мне пришлось поджать губы, чтобы не заплакать. – Представляешь, как бы жизнь сложилась? Глядишь, уже и поженились на самом деле.
– Теть Ань, – попыталась было остановить её, но женщина только головой мотнула:
– Двадцать три бы уже исполнилось. Целых двадцать три...
– Тёть Ань, – я перехватила сухую руку женщины и потянула ее за собой к столу: – Я торт ваш любимый купила. С орешками. Давайте чай попьем?
Женщина печально кивнула и улыбнулась, присаживаясь за стол, на котором уже стояли две чашки из лучшего сервиза. Несколько минут мы сидели молча и ели торт, а потом разговор завязался как-то сам собой. Тётя Аня расспрашивала меня про мою жизнь, про жизнь Марка и Андрея, про Таню и Катюшу, и искренне радовалась за всех нас, будто за родных. Я с готовностью отвечала на все её вопросы, а пыталась выбрать ситуацию, чтобы задать свой.
Тётя Аня неожиданно замолчала на несколько секунд, внимательно рассматривая меня, а потом тихо проговорила, будто боясь моей реакции:
– Михея вчера видела…
Я сжала зубы и тяжело выдохнула. Вот же черт.
– Варь, а как думаешь, может быть такое, что он говорил правду? – её выцветшие и печальные глаза смотрели на меня с такой надеждой, что мне физически стало нехорошо. – Я думаю об этом каждый год. Каждый…
– Тёть Ань, – прервала я женщину, накрывая ее дрожащую ладонь своей. – Не мучайте себя, пожалуйста. Столько времени уже прошло.
Пашина мама опустила голову, а потом подняла на меня глаза и задала вопрос, которого я больше всего боялась услышать каждый раз, когда приезжала в этот дом.
– Варя… Ты… Ты так ничего и не вспомнила? – её голос сочился мольбой и отчаянием.
– Нет, – мотнула я головой, закусывая губу и опуская взгляд на старую кружевную скатерть. – Простите меня.
Тетя Аня немного помолчала и осторожно высвободила свою ладонь из моей. Я тут же опустила руки под стол и сжала пальцами колени, пытаясь успокоится.
– Я к Пашеньке на кладбище сегодня ездила, – тёть Аня будто тут же забыла, о чём мы только что говорили. Она снова смотрела на фотографию сына в большой рамке на столе и широко улыбалась: – Цветочков живых ему привезла. Правда, померзли они уже, наверное.
Я нахмурилась и подняла на нее глаза:
– Цветочков? А… а венок искусственный не вы привезли?
– Венок? – женщина удивленно дёрнула бровями. – Нет, я не привозила. Ты же знаешь, Варюш, я для Пашеньки только живые приношу.
Картонка со странной картинкой потяжелела в кармане. Все-таки я надеялась, что это могла была быть случайность, и венок со странным изображением на кладбище принесла мама Паши. Потому что больше некому. Вернее, раньше было некому.
Я сжала губы и прикрыла глаза. По спине снова пробежали мурашки, а тётя Аня, заметив мое странное состояние, покачала головой и встала подлить мне кипятка в уже остывший чай.
Она проходила мимо маленького окна и неожиданно замерла на месте. Отодвинула до конца чуть сбитую в сторону шторку и всплеснула руками:
– Господи, что же делается то!?
Я испуганно вздрогнула, отставила кружку и подошла к ней, сразу замечая двух девушек у забора соседского особняка. Можно было бы принять их разговор за дружескую беседу, если бы только в руке у одной из них не блестел нож, а вторая не вжималась испуганно в металлическую ограду. Я узнала Алису сразу, потому что именно на её лицо падал свет от фонаря. Девушка, видимо, только вышла из дома, потому что куртка, которую она, скорее всего, в спешке накинула на плечи, сейчас валялась у ног, а легкая белая футболка вряд ли защищала от зимнего холода.
