Алла замолчала, потом закрыла лицо ладонями и прошептала:
– Вспомнила про ее английский и плакать захотелось. Я смотрела видео, на котором она поздравляет Павла Андреевича с днем рождения. Он со своими американскими приятелями сидит в шезлонгах у бассейна, а с другой стороны у бортика Лика в узеньком бикини исполняет для него, а значит и для остальных, старенькую песенку Марлен Дитрих «Too Old To Cut The Mustar». Какой-то приглашенный оркестрик ей аккомпанирует, а она старается вовсю. Видно, что стесняется, поет на грани фальши с невероятным акцентом. Но трогательно: «Ту олд ту гат зе мустард эниморе…»
Алла замолчала и снова закрыла руками лицо.
– Верочка, мне плакать хочется, как вспомню.
Галеристка отняла ладони от влажных глаз и продолжила рассказывать:
– Она в этом бикинчике танцует, и ей явно стыдно от того, что она показывает эту песенку не ему одному. Потом, когда песня закончилась, а оркестрик еще продолжал играть, Лика прыгнула в воду, проплыла через бассейн и появилась из воды уже у самых его ног, а во рту у нее была алая роза. Где она ее взяла под водой? Вот такой смешной номер. А эти дураки стали ей аплодировать, и музыканты тоже. Знаешь, про что эта песенка?
Бережная кивнула:
– «Он слишком стар, чтобы есть так много горчицы…»
– Все правильно, хотя есть и другие переводы. Но я не понимала, почему она выбрала именно эту песенку. И только недавно догадалась. Лика давала понять: она переживает, что не волнует его, что он к ней относится не как к женщине, а как к вещи. Я, если честно, испытываю то же самое, но у меня хватило сил самой уйти от него.
– Ушла и слава богу, – сказала Бережная.
– Это только тебе так кажется. А Волохов может воспринять это как предательство. Наверняка узнал, что у нее теперь другой, и воспринял это как личное оскорбление. А вообще, давай ее помянем. Ты виски пьешь?
Вера хотела отказаться, но, посмотрев на лицо своей собеседницы, согласилась. Алла выбежала из гостиной, где-то далеко открылась дверца холодильника. Но хозяйка не появлялась.
«Эсэмэску отправляет», – подумала Вера.
И почти сразу Алла появилась на пороге, держа поднос, на котором стояла бутылка «Баллантайна» и два стакана со льдом…
– Лед не хотел колоться, – объяснила хозяйка свою задержку.
Она наполнила стаканы, точнее, капнула туда едва ли по тридцать граммов виски – так, что только лед окрасился в светло-коричневые тона.
– Еще? – спросила галеристка.
– Плесни еще столько же, – попросила Бережная и, наблюдая за тем, как Алла выполняет ее просьбу, добавила: – Не чокаясь.
Хозяйка подняла свой бокал.
– Не знаю, что говорят в подобных случаях…
– Земля ей пухом и простит ей Господь все прегрешения вольные или невольные.
– И меня прости, – тихо произнесла Алла, но непонятно было, к кому она обращается.
Выпили в два приема, потому что лед не растаял. Потом, подождав немного, Бережная осушила свой стакан и поднялась:
– Я, пожалуй, пойду. Мне рано вставать, да и сегодня еще дела имеются.
Глава тринадцатая
Вера спускалась на лифте и потом шла к машине, пытаясь понять, что ей хотела рассказать Алла, ведь для чего-то она ее вызвала. Но придумать не могла: похоже, хозяйка галереи и в самом деле была сильно напугана.
Елагин открыл перед ней дверь. Потом он вернулся за руль, а когда машина тронулась, Бережная спросила:
– Как съездил? Удалось разговорить Сашу?
– Удалось, но не сразу. Парень очень зажат, а если не хочет откровенно разговаривать, значит, есть что скрывать. Подбородок и в самом деле похож на тот, что мы с вами изучали. Но на этом сходство, как мне кажется, заканчивается. Похоже, он хочет закадрить Аллу. Со мной беседовать не собирался, но я все же разговорил его. Сказал, что у меня тоже шестой разряд охранника и я даже работал у одного коммерсанта за триста рублей в час, которые он мне все равно выплачивал не полностью, но обещал потом в виде премиальных. Саша сказал, что за такие гроши он не стал бы даже связываться. Представляешь, сейчас как охранник у входа он получает сто рублей в час, может, на десятку больше, а надо мной посмеялся. Самое подходящее для него определение – жиголо. От него очень сильно пахнет парфюмом. Вероятно, специально попрыскался перед тем, как везти начальницу. Парфюм средней ценовой категории, но для охранника дорогой. Вероятно, «Хемфри Говард». Предполагаю, что Алла для него – основной объект: к гадалке не ходи, он собирается вступить с нею в отношения. Скорее всего, у него это получится. Он – брутален, хорошая фигура. Следит за собой…
– Погоди, – остановила его Бережная, – на месте убийства какой-то был запах.
– Женские духи все перебивали. Кажется «Черный опиум». А мужской – едва-едва. Прости, но когда я наклонялся, чтобы обыскать карманы убитого Антонова, едва уловил какой-то очень простой парфюм, но приятный – типа «Сигар». А когда уже поднимался, мне показалось, что почувствовал шлейф от… похоже на «Уан мен шоу». Хотя утверждать не буду – могу и ошибиться.
– Да бог с ним, с этим одеколоном, – отмахнулась Бережная, – сейчас с Аллой общалась, как мне показалось, она не совсем отмороженная искательница капиталов. Рассказала мне об убитой – почти с теплотой, как о подруге по несчастью. Призналась, что ненавидела ее, а теперь…
– Ненависть не исчезает в один момент, – не поверил Елагин.
Вера промолчала. Она посмотрела в окно, а потом повернулась к Петру.
– Слышал когда-нибудь такую песенку? Марлен Дитрих ее исполняла. Петь тебе не буду, просто расскажу. Слушай.
Вера смотрела вперед сквозь лобовое текло, на которое падали первые капли дождя и длинными влажными полосами расползались во все стороны. Петр включил дворники, и под их ритм Вера произносила слова и фразы, которые для нее ранее ничего не значили, но очень многое для той женщины, которой сегодня не стало.
I’m not too old to cut the mustard anymore
I can still get around like I did before
So come along we me, my sweet, sweet hon’
I’m an old, old man searching for fun…
Дворники стучали все сильнее и сильнее.
– Моей маме когда-то очень нравилась Марлен Дитрих, – сказала Бережная, – у нее была одна ее пластинка. Слушала она ее часто, предпочитая, разумеется, «Лили Марлен», но эту песню тоже включала постоянно… Когда я только начинала учить английский, пыталась копировать произношение, не понимая, что у Марлен Дитрих оно было хуже моего. Но я все равно ставила пластинку на проигрыватель и прислушивалась. А теперь мне кажется, что вместе со мной эту песню где-то далеко так же внимательно слушала и незнакомая девушка. Грустно как-то…
