Она замолчала и вдруг в голове пронеслось: «С чего вдруг такая грусть? То ли девушку жалко, которую я не знала вовсе, то ли Алла заглянула в мою душу – как сестра, знающая меня много-много лет».
– Не отвлекаю? – поинтересовался в трубке мужской голос.
И только тогда Бережная посмотрела на номер вызывающего, удивившись, почему она не сделала этого раньше.
– Добрый вечер, Николай Степанович.
– Я решил позвонить, потому что понял: вы мне в прошлый раз звонили не затем, чтобы поговорить о бридже. Да и о Степике можно было узнать, зайдя на его страничку. Вас ведь отвлекли тогда?
– Так и было. На самом деле меня интересовал, да и сейчас интересует один вопрос: что стало с Кандидом? Жив ли он? Ему должно быть под сто лет. Девяносто пять, если уж совсем точно.
Хромов помолчал, а потом ответил:
– Надеюсь, что жив. Но где он сейчас, не знаю. Очень хотелось бы, чтобы он жил долго. Он ведь мне жизнь спас. Двадцать лет назад в нашем любимом городе случилась войнушка, если помните, за передел. Самая крупная группировка начала прессовать мелкие. Кто-то пошел под них сразу, а с кем-то они даже не собирались решать вопросы. Мне забили стрелку за городом неподалеку от московской трассы. Понимал, что ехать нельзя, но молодой был, горячий. Послал туда предварительно рябят с «калашами», чтобы они позицию оборудовали на всякий случай, потом подъехал сам. Свернул в какой-то лесок, увидел, что там стоит несколько машин. Я, конечно, тоже не один был. Остановился, связался со своими, которые заранее прибыли. Мне ответили, что все у них нормально. А на самом деле ребят уже давно взяли. Кого-то из них положили, потому что мои отстреливаться пытались. Но я все равно на всякий случай приказал своим остановиться и послал двоих узнать, по какому случаю терки намечаются, кто и за что мне предъяву решился сделать. Те подошли, и сразу бах-бах-бах со всех сторон. Оглянулся я и понял, что в кольце. Прыгнул за руль и через лес к трассе – по кочкам, ломая деревца и кустики, боками о елки какие-то. «Круизер» швыряет из стороны в сторону. К трассе вылетел, но через кювет перебраться не смог – так и летел вдоль дороги. Пули стучат. Пацан, что со мной оставался, отстреливается из «АКМ». Машина тянуть перестала – оба задних колеса пробиты. Свернул в лес и очень скоро влетел в старую ель. Выскочил. Парень на заднем сиденье корчится, все вокруг в крови… Схватил я его автомат и по передней машине очередь дал – тот внедорожник сразу набок, я по второму выстрелил и тоже попал. Плохо только, что сразу патроны кончились. Я через лес в сторону железной дороги. За мной погоня, разумеется. Бегал я всегда хорошо, а тут, когда от скорости жизнь зависит, мчался так, что… Короче, бегу, ветки по лицу хлещут. Оборачиваюсь и отстреливаюсь из «ПМ». Но когда обойму менял, чуть притормозил и сразу мне в ногу прилетело. Что-то ударило – не сразу понял. А потом… Но до платформы дотянул, и на мою удачу там электричка стоит. Заскочил, и она сразу тронулась. Смотрю в окно – трое или четверо подбегают к станции. Головами крутят, в окна смотрят. Я понял, что уйти не удастся – на следующей станции или на какой-то другой меня перехватят. Нога немеет, кровища хлещет, но кость не задета. Снял я брючный ремень, перетянул ногу. Люди в стороны шарахаются. Повезло, что без остановок ехали, пару раз только где-то встали. Ума тогда не хватило понять, что встретят меня на вокзале, а выпрыгивать на ходу все равно смысла не было. Короче, прибыла электричка на Московский. Ковыляю по платформе, а куда идти, не знаю. Не к жене же, с которой уже развелся, там Степик совсем маленький. Перед глазами туман, потому что крови потерял много. Вдруг чувствую – кто-то под руку хватает. Не сразу понял, что это Кандид, потому что он в форме носильщика. А он меня на руки – и понес. Я еще удивился тогда, ведь во мне весу девяносто кило. Короче, вынес он меня с вокзала, в чей-то «УАЗ» засунул, и поехали мы куда-то. Он привез меня к себе на Васильевский. Потом врач пришел, рану обработал и зашил – повезло, что ранение сквозное. Как потом выяснилось, меня там уже встречали, а потом еще приехали те, кто по лесу за мной гонялся, но опоздали. Однако нашелся подлый мент, который за сотню баксов сообщил им, что лично видел, как бригадир носильщиков нес кого-то на руках.
В квартиру позвонили вечером. Я все понял и попросил деда не встревать, потому что это мой расклад. В пистолете всего два патрона осталось. Подумал даже, что лучше себя сразу, потому что просто так меня не убьют: я тех немало положил. Пока размышлял, Кандид открыл дверь. На пороге, насколько я понял по голосам, – толпа. А войти не могут. Старик не пускает, как крепостная башня на пороге стоит.
– Ты че, дедуля, рамсы попутал? – спрашивают его. – Мы тебя сейчас на ремешки резать будем.
И он ответил. Дословно пересказать не могу, потому что это была песня. Приблизительно только. Он назвал их сявками и фраерами гнилыми, добавил, что сам зону топтал тридцать лет без году. А за свободную свою жизнь положил народу столько, что можно весь двор штабелями до третьего этажа выложить. И смерти он не боится, но каждый, кто сейчас его пером тронет, в случае попадания на кичу будет опущен всей зоной, потому что за Кандида весь блатняк встанет. Те, что пришли тогда, ни разу его не перебили и в ответ ничего не сказали. Потом слышу топот ног – уходят.
Константин Иванович вернулся в комнату, предложил мне чайку попить с сухариками. А потом сказал, что никто меня в его квартире не тронет, но все равно дождутся или на выходе из дома, или еще где. Предложил отлежаться до поры, пока ходить нормально не смогу, а потом он меня надежно спрячет. Три недели он меня выхаживал. Никуда сам не выходил, а продукты ему приносили – соседи, вероятно. А потом как-то ночью спустились мы на второй этаж в чью-то квартиру, через окно спрыгнули на козырек подвального помещения. И во двор, потом в другой. Константин Иванович посадил меня в машину и отправил в глухую деревню к своему приятелю – такому же сидельцу. Я тому поле под картошку вскопал, научился работать топором и рубанком. Вместе мы новую баньку поставили и печь каменку. Потом парились вместе. Когда я первый раз увидел того сельского жителя в бане, обомлел: там не просто татуировки – вся его биография расписана, если, конечно, читать правильно умеешь. Мы с ним о многом беседовали, но о Кандиде он всегда рассказывал с тихим восторгом и обожанием.
Хромов замолчал, и Вера спросила:
– Так вы не знаете точно, жив ли он сейчас?
– Не знаю. Но тот сельский житель уверял, что Кандид бессмертен: его якобы столько раз убивали, что теперь у Константина Ивановича прививка против смерти. Полгода я прожил в деревне, потом мы с тем старичком в Питер махнули. Предъяв мне никто не делал, мои магазинчики остались. Даже торговую зону возле одной из станций метро передали на кормление. Потом пару рынков под себя взял…
– Так вообще ничего о Кандейкине не знаете?
– Соседи его сказали, что он уехал к дочери, у которой муж погиб. А мне просил передать ключи от его квартиры, чтобы я берег до его возвращения. И я берегу. Хотел хороший ремонт там сделать, мебель новую, но не рискнул – оставил все, как при нем было. Только вставил в рамки все фотографии, которые нашел, и на стенах развесил.
