Стараясь быть убедительным в своих сообщениях, не упоминал точного времени, дат и имен, боясь попасть на часы, которые влюбленные проводили вместе.
Ему отлично удавалось заметать следы, недаром он поступил на факультет расследования преступлений в сфере компьютерной информации.
Джесу ожидал великого скандала «двух голубков», но, видимо, что-то пошло не так, и вместо жесткого разрыва, на который он так надеялся, парочка объявила о том, что они съезжаются.
Смятение Джесу было бесконечным, но вдруг переросло в ярость. Душа его, черная как смоль, переставшая различать добро и зло, запертая им самим в ржавую клетку своего отчаяния, рвалась на свободу, и он вдруг понял, что, пока эти двое живут на свете, он никогда не сможет освободиться от гнетущего жгучего двойственного чувства неполноценности.
Он наметил план действий и первый раз за несколько месяцев заснул спокойно.
Глава двадцатая
Несмотря на потраченное время, достать оружие оказалось неожиданно легко. Джесу сразу же заявил, что ему нужен старый, но рабочий пистолет, и, натянув капюшон по самые глаза и нацепив маску, которая была необходимым атрибутом и никого не могла удивить, направился на встречу.
Он был уверен, что в таком виде опознать его невозможно. Личность, продавшая ему пистолет, была также неузнаваема, и Джесу порадовался, что при всем желании они не смогут идентифицировать друг друга.
Остальные запланированные им действия было проделать еще проще.
Почему-то он часто вспоминал ту ведущую Лолу, на программе которой когда-то отсидел несколько передач в качестве зрителя студии. Он не переставал смотреть ее эфиры, которые не только помогали ему в подготовке намеченного, но и напоминали о тех беззаботных днях. Она стала его виртуальной подругой, и он часто мысленно разговаривал с журналисткой, прося у нее совета или просто рассказывая о своих проблемах, даже не замечая, что придумывает за нее ответы.
Еще с тех времен у него остался ее номер телефона, который ему удалось заполучить тогда совершенно случайно и который он так и не использовал. Но когда он окончательно решился, в ночь перед назначенным днем он набрал его.
На мобильник уже была поставлена нужная опция анонимного абонента, которую он предполагал использовать для звонков Терезе и Трифоне, поэтому он знал, что у Лолы его номер не определится.
Он просто хотел услышать ее голос, один звук которого его сразу успокаивал и приводил в хорошее расположение духа.
Он вспомнил, что уже поздняя ночь, только когда услышал длинные гудки, и повесил трубку.
Джесу проделал все четко и не задумываясь, как настоящий военный, и почти сразу же стал думать о случившемся настолько отстраненно, как будто не он, а кто-то другой совершил этот жуткий поступок.
Ему было до слез жалко убитых, но он сам не испытывал ни угрызения совести, ни раскаяния. Возможно, именно это его естественное состояние позволило так уверенно общаться с полицией, явиться на похороны и нести гроб с телом Трифоне, которого он так и продолжал считать своим другом.
И только общение с окончательно спятившей Урсулой напоминало ему о том, что он сделал. Она оказалась хуже полиции и задавала столько вопросов, что Джесу был вынужден постоянно приглядывать за ней.
Он сам привел ее в участок, справедливо рассудив, что это будет выглядеть очень правильно, сначала хорошенько расспросив ее о том, что она видела.
Поняв, что они разошлись минутами, успокоился, но на всякий случай попытался вложить ей в голову некоторые детали, которые окончательно увели бы полицию в другую сторону.
Тяжесть зависти, ревности и неопределенной двусмысленной любви свалилась с него, душа, хоть и черная, вырвалась наружу, и он ощутил себя наконец свободным.
«Значит, я все сделал правильно, – говорил он себе, – и теперь смогу начать жизнь по-новому!»
Но Урсула все билась и билась, как безумная бабочка в прозрачное стекло, и все донимала его своими домыслами и предположениями об убийце.
Даже полиция не проверяла его алиби, а только спросила, чем он занимался в то время. Хотя при желании их айтишники смогли бы разобраться, работал ли он на самом деле тогда за компьютером. Но они этого не сделали!
А Урсула не оставляла его в покое, и тогда он понял, что она что-то серьезно, а возможно, и небезосновательно подозревает.
– Ты же дома тогда был один? – уже в какой раз уточняла она. – К лекции готовился, да, – утвердительно, как в забытьи, повторяла она.
– Да, я же говорил уже, – как можно мягче отвечал Джесу, наблюдая, как подергиваются ее пальцы с обгрызенными ногтями.
– Мне все покоя не дает эта музыка, которую я тогда услышала на стоянке. Меня так дрожь и пробрала от страха. Ведь кто-то ее включил? И совсем недалеко.
– Но ты же все рассказала полиции, и они уже нашли человека, который тогда сидел в машине на стоянке и слушал эту мелодию. Так что не беспокойся, разберутся.
Santi che pagano il mio pranzo non ce n’e
Sulle panchine in Piazza Grande
Ma quando ho fame di Mercanti come me qui non ce n’e —
запел Джесу и не заметил, как напряглась Урсула.
– Откуда ты знаешь? – вдруг жестко произнесла она и бесстрашно уставилась на Джесу.
– Что? – сделал вид, что не понял он.
– Что была именно эта песня?
– Здрасте, приехали! Ты же сама полиции сказала, что услышала, как Лучо Далла пел свою «Пьяцца Гранде»!
– Да?.. – неуверенно откликнулась та. – Если честно, не помню уже.
Джесу был зол на себя, как никогда.
«Как можно было лопухнуться на такой ерунде!»
А все потому, что это была его любимая песня, и когда он ее услышал, уходя с места преступления, подумал, что все должно сложиться хорошо и его никто не вычислит.
Урсула, как цирковая лошадь, все ходила по кругу тех же вопросов и иногда из вороха событий и фраз вдруг вытаскивала нужную.
– А помнишь, ты про круги от пуль говорил, и они действительно были темно-серые. Я никогда бы не подумала, что они могут быть такого цвета, если бы сама не увидела…
[7]
И в этих словах Джесу почувствовал намек, но он сдержался и ничего не ответил, решив не заострять внимания.
Он все еще считал ее слишком отрешенной и безобидной, чтобы по-настоящему беспокоиться.
Тот телефонный звонок он не забудет никогда! Эта отмороженная селедка обо всем догадалась! И Джесу быстро назначил ей встречу у нее же в квартире, чтобы она не успела ляпнуть еще кому-нибудь о своих подозрениях.
