– И почему все так не любят пылюгу? – вздохнула Ксения. – Вот, например, мой начальник шутит, что когда под рукой нет принадлежностей для письма, пыль способна заменить бумагу, так как на ней можно просто пальцем записать номер нужного телефона!
– А что, этот нужный номер нельзя сразу внести в память своего сотового? – делано-простодушно поинтересовалась Тамара.
– А если его нет под рукой? – стояла на своём Ксения.
– Если его нет под рукой, – парировала Томик, – то откуда тогда нужный номер появился?
– Сказал кто-то при личной встрече или позвонили по стационарному.
– Ну и выдумщица вы, Ксения! – улыбнулась девушка.
– Это не я, а мой шеф.
– Пусть будет шеф, – не стала спорить Тамара и принялась за работу.
Ксения решила не сидеть сложа руки и стала ей помогать. Тома одарила её суровым взглядом, но против помощи возражать не стала, только пробурчала себе под нос:
– Ох, и влетит же мне от мамы.
– Не парься, – ответила Ксения, – она же ничего не узнает.
– «Надежда юношей питает».
– Какие в наше время образованные горничные, – невольно улыбнулась Ксения. – Ломоносова знают. Только в оригинале «Оды на восшествие на всероссийский престол Её Величества, государыни императрицы Елисаветы Петровны…»
– Знаю, знаю, – перебила её Тамара, – у Михаила Ломоносова:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают.
– Я же говорю, что горничные сейчас научены не только пылюгу вытирать.
– Только никто нам за нашу образованность не приплачивает, – вздохнула Тамара.
– Это точно. А мне впору Глинку цитировать.
– Глинку? – переспросила Тамара. – Я думала, что он композитор.
– Ты имеешь в виду Михаила Ивановича Глинку. А я о другом Глинке, – вздохнула Ксения.
– А, вспомнила! – захлопала в ладоши Томик. – Был еще поэт Фёдор Николаевич Глинка! Он романс написал «Вот мчится тройка удалая…».
– Точно! Его стихи положил на музыку Алексей Николаевич Верстовский. Но я думала о другом Глинке.
– Я, кажется, больше никого не знаю, – растерянно посмотрела на неё Тамара.
– Глеб Глинка. Он, к сожалению, не так известен, как того заслуживает. Даже не установлено точно, где он родился, в Москве или в Симбирске. Зато скончался в США.
– Давно?
– В 1989 году.
– Прошлый век.
– Прошлый…
– И чего он тебе вспомнился?
– У него в стихотворении есть такие строки:
И, наконец, на склоне дней
Вдруг понимает человече
Тщету надежд, тщету идей.
– Грустно, – вздохнула девушка и предположила: – Ему, наверное, было несладко в эмиграции.
– Чего не знаю, того не знаю, – призналась Ксения.
– Во всяком случае его понять можно. А ты чего загрустила? Тебе до склона лет ещё далече.
– Хочется надеяться. Но что-то взгрустнулось. Может же человеку просто стать грустно?
– Просто не может, – уверенно заявила Тамара и вдруг, лукаво сверкнув глазами, спросила: – Знаешь, что мой батюшка говорит?
– Представления не имею, какую очередную мудрость изрёк Глеб Лазаревич, – не слишком учтиво по отношению к управляющему фыркнула Ксения.
Тамара, не обидевшись за отца, хихикнула:
– Батюшка говорит, что «даром и чирей не вскочит. Сначала почесать надо».
– Тоже нашёлся второй Козьма Прутков, – хмыкнула Ксения, подумав при этом про себя: «А ведь Ганин прав, есть у неё причина для печали. Но Тамаре знать об этом вовсе не обязательно». Вместо того чтобы открыть Тамаре причину своего печального настроения, она осторожно спросила: – Томик! А у тебя с Рудольфом роман?
– С ума сошла! – отозвалась та, испуганно понизив голос. – Какой у меня может быть роман с Рудольфом, если он любовник вашей тётки?!
– Тётки? – недоумённо спросила Ксения.
– Вот именно! Только тсс! – Тамара приложила палец к губам.
– По-моему, этого не может быть, – недоверчиво проговорила Ксения. – Он ей в сыновья годится!
– Почему же не может? Очень даже может! Ваша тётя – женщина в самом соку! И ей для удовлетворения её потребностей нужен именно молодой мужчина.
Ксения застыла на месте, всё ещё не в силах переварить услышанное.
– А роман у меня, если хочешь знать, с садовником Сашкой. Только он на грани краха, – вздохнула Томик.
– Кто, Сашка?
– Да нет же! – отмахнулась девушка. – Мой роман с ним!
– Это ещё почему? – не поняла Ксения.
– Потому что я хочу, чтобы он учился.
– А он?
– А он хочет, как его дед, всю жизнь на земле горбатиться.
– Почему сразу горбатиться, – решила заступиться Ксения за молодого симпатичного садовника.
– Потому! – сказала Тамара и всем своим видом дала понять, что больше на эту тему разговаривать не желает.
Но Ксения не удержалась и предостерегла девушку:
– Томик, любовь потерять легко. А найти или вернуть очень сложно. Я бы на твоём месте не торопилась давать Саше отставку.
– Я и не тороплюсь, – вздохнула Тамара.
– Том! Я тебе хочу кое-что сказать, но пообещай, что никому не скажешь?
– Обещаю, – ответила девушка.
– Представляешь, Рудольф дал мне понять, что я ему нравлюсь.
– Да вы что?! – Тамара округлила глаза. – Вы уверены?
Ксения кивнула.
– Может, вы его не так поняли?
– Так.
– Ну, я не знаю, – задумчиво протянула Тамара, – может, у него разлад с вашей тётей произошёл? То-то я смотрю, Ада Константиновна перестала его с собой на фирму брать.
– А что, тётя на фирму ездит?
– А куда же ещё? Скорее всего Лихолетов решил за двумя зайцами погнаться. Небось подумал, что тётка вам своё добро завещает, вот и подсуетился.
– Значит, ты не веришь в большую чистую любовь? – усмехнулась Ксения.
– Со стороны Лихолетова? – Тамара покачала головой. – Нет, не верю.
– Но согласись, что рассчитывать на то, что мне достанется тётино наследство, глупо.
– Не скажите. Нотариус приезжал же зачем-то.
– Мало ли зачем он мог приезжать! Мы с тётей практически чужие люди. Да если она и задумает сделать меня своей наследницей, то это может произойти очень не скоро. Ведь она сама молодая здоровая женщина.
