Он почти дошёл до дома напротив, как зазвонил его телефон.
«Мама», – улыбнулись глаза и губы Аветика.
– Мама, я слушаю, – сказал он.
– Дед сказал, что ты сегодня на обед не забегал, – проговорила Айкуш Багратовна. – В кафе перекусил?
– Нет, мам, меня тут одна свидетельница накормила.
– Мир не без добрых людей, – отозвалась Григорян, и Аветик догадался, что мать улыбается.
– Так что ты, мама, не волнуйся, – сказал он, – и извини, – его голос прозвучал слегка виновато, – мне бежать надо.
– Что ж, беги, сынуля. Вечером, может быть, увидимся.
– Надеюсь, что да, – проговорил он и отключился.
* * *
Иван Фёдорович Кузнецов, у которого выскочившая из подъезда девушка выбила ведро, вертел фотографию Ольги Переверзевой и так и сяк, а потом заявил:
– Очень я сомневаюсь, что это она.
– Почему?
– Не знаю, как объяснить, но не она это! – В сердцах пенсионер хлопнул фотографией о столешницу.
– Но всё-таки, Иван Фёдорович, соберитесь, – умоляюще проворил Григорян.
– Чего мне собираться-то! Не она это! – продолжал упорствовать Кузнецов и наконец выдал: – Та ростом была повыше!
Григорян вздохнул и направился к двери.
Зато Афанасий Андреевич Погорельский признал девушку сразу.
– Это она! Зуб даю! – возбуждённо воскликнул он. – Точно говорю тебе, она!
Так как Афанасий Андреевич был уже в весёлом состоянии духа, особой веры у оперативника он не вызывал.
Распрощавшись с Погорельским, Аветик поехал к следователю и застал там в сборе всю честную компанию.
Недолго думая, он выложил на стол угощение из свёртка, вручённого ему хозяйкой несравненной Матильды. Правда, чуток ватрушек припрятал, чтобы дать попробовать родителям и деду.
На столе тотчас появился заваренный из пакетиков чай, и уже через несколько минут от пирогов и ватрушек не осталось ни крошки.
– Чтоб я так жил! – подвёл итог чаепитию следователь и добавил: – В следующий раз сам буду обходить всех свидетелей и торбу прихвачу с собой повместительней.
– А если никто не подаст? – пошутил Ринат.
– Умеешь ты, Ахметов, настроение человеку испортить, – проворчал Наполеонов. – Ладно, переходим к делу. Рассказывай, старлей, – обратился он к Григоряну.
– Евдокия Филаретовна Игнатьева, на которую и ссылалась Ольга Переверзева, заявила, что видела девушку последний раз полторы недели назад.
– Она могла вернуться позднее, зайти к Костюкову, отравить его и убежать при этом, не попавшись на глаза хозяйке твоей Матильды, – повторно озвучил свою версию следователь.
Григорян в ответ пожал плечами и сказал:
– Иван Фёдорович Кузнецов утверждает, что с ног его чуть не сбила вовсе не Переверзева.
– А кто?!
– Другая девушка.
– А что второй свидетель? – спросил следователь.
– Афанасий Андреевич Погорельский не сомневается, что столкнулся в тот день с Ольгой.
– Вот видишь, – обрадовался Наполеонов.
– Александр Романович! Но он же не совсем трезвый! – укоризненно проговорил Аветик.
– Ну и что!
– Вообще-то, Аветик прав, – встал на сторону Григоряна Ринат. – Этот Афанасий и в вас, Александр Романович, узнает кого угодно! Ту же Ольгу Переверзеву!
– Хорошо, предположим, – нехотя согласился следователь. – А чем Кузнецов аргументирует своё неопознание свидетельницы?
– Трудно сказать, – замялся Григорян, – он, например, говорит, что та девушка была выше Ольги.
– Как можно сравнивать рост живого человека и изображённого на фото? Объясните мне бестолковому! – неожиданно разбушевался следователь.
– Да не знаю я! – воскликнул Аветик. – Просто Кузнецов видит, что на фотографии другая девушка!
– Не кричи на старшего по званию!
Григорян, отчаявшись что-то доказать следователю, махнул на него рукой.
– И не маши на меня! – рассердился Наполеонов.
– Граждане громадяние, – пробасил Незовибатько, – вы фотографию не захватали?
– Нет, – ответил Григорян, – перед тем как её свидетелям показывать, я обернул её в целлофан.
– Молодец! Вот сравню отпечатки Переверзевой с отпечатками, найденными в квартире, тогда и спорить будете.
– Тогда спорить не о чем будет, – подвёл итог спора Ахметов.
– Жену Костюкова нам оповестить о смерти мужа не удалось.
– Почему? – раздалось сразу несколько голосов.
– Гражданки Костюковой дома не оказалось. Вот, – Наполеонов указал рукой на Славина, – Дима ездил к Костюковым домой.
Славин согласно кивнул.
– Может, она в магазин вышла? – спросил кто-то.
– Не похоже, – отозвался старший лейтенант.
– А что говорят соседи?
– Безмолвствуют.
– То есть?
– Ни в одной квартире, расположенной на одной площадке с квартирой Костюковых, никого не оказалось дома. Соседи сверху и снизу ничего не знают.
– Неудивительно, теперь даже те, что живут на одной площадке, могут ничего не знать друг о друге.
– Разберёмся, – сказал следователь. – Съездишь к ней ещё раз вечером.
– Съезжу, – согласился Славин, – куда ж я денусь.
Глава 5
Наполеонов считал, что случай или убийца, сам того не желая, сделал им подарок, не прихватив с собой паспорта жертвы.
Правда, было непонятно, зачем в таком случае он забрал с собой его телефон. Если отбросить версию об ограблении, а её следователь сразу отложил в сторону, то возможны варианты. Либо убийца, обезумев от страха, просто не понимал, что он делал, либо на телефоне имелись конфиденциальные сведения или переписка, не предназначавшаяся для посторонних глаз. И второй вариант казался следователю более верным.
Наполеонов решил, что надо непременно озадачить специалистов поисками телефона. Даже если взявший телефон Костюкова не пользуется им и его нет в Сети, но должна же современная техника проследить хоть какой-то след. И если с телефоном пока было непонятно что, зато паспорт убитого не только сообщил о месте прописки Костюкова, или, как теперь лукаво говорят, о месте регистрации, но и о том, что он женат на некой Анне Леонидовне Костюковой.
Для разговора с вдовой Вадима Аркадьевича Костюкова Анной Леонидовной следователь выбрал молодого оперативника Дмитрия Славина.
И сделал он это далеко не случайно. На высокого блондина с ореховыми глазами женщины смотрели благосклонно не только из-за его внешней привлекательности, но и умения, когда нужно, держать себя галантно. К тому же Дмитрий был умён и образован. При случае мог поговорить не только на темы криминалистики и психологии преступного мира, но и о литературе, театре, живописи, что было оперативнику особенно близко, благо отец его владел художественной галереей, а сам он окончил художественное училище. Живопись Славин оставил по той причине, что, взвесив все «за» и «против», решил, что лучше быть хорошим полицейским, чем средней руки художником. Посредственных художников и без него хватает, а вот хороших полицейских, с точки зрения Славина, да и чего кривить душой, по мнению большинства народонаселения, явно не хватает. Так почему бы не стать одним из них. И он стал полицейским, хотя родители, как Дмитрий и предполагал изначально, выбор сына не одобрили, но и давить на него не стали.
