– А вы не знаете, Вадим сказал о намерении развестись своей жене?
– Он собирался сделать это после того, как Анна вернётся из санатория.
– И вы абсолютно уверены, что он даже не намекнул ей об этом до её отъезда?
– Уверена. Он сказал мне, что нужно дать Анне подлечить сердце, а потом уже заводить разговор о расставании.
– Теперь расскажите мне, что произошло в тот день.
– Мы созвонились и договорились в тот день о встрече. Мы оба так соскучились друг о друге!
– Вы виделись накануне?
– Нет! Мы с Иваном летали в Испанию, так как мне удалось достать горящие путёвки. Я же работаю в турагентстве, – объяснила она.
– То есть любовь любовью, – не удержался Наполеонов, – а отдыхать вы поехали с мужем.
– Да, – скрипнула зубами женщина, – мы с Вадимом договорились до поры до времени не показывать вида.
– И спать с законными супругами как ни в чём не бывало? – не удержался следователь от уточнения неприятного вопроса для женщины.
Она молча кивнула.
– Выходит, что в тот последний раз вы встретились после долгой разлуки?
– Да, – кивнула Марина Гордеевна.
– А когда отправилась в санаторий жена Костюкова?
– Кажется, на день позже того, как мы с Ваней улетели в Испанию.
– Мог ли в ваше отсутствие Костюков привести в эту квартиру другую женщину?
– Нет! – с горячим негодованием отвергла Чибисова предположение следователя.
– Кто пришёл первым в любовное гнёздышко, вы или Костюков?
– Вадим.
– И кому в голову пришла идея выпить кофе?
– Ему. Он очень любил его и всегда выпивал чашку-другую.
– А вам он тоже налил кофе?
– Кажется, да.
– Вы пили его?
Она покачала головой.
– Почему?
– Я не успела! – выкрикнула женщина и зарыдала. – Вадим поднёс свою чашку к губам и сразу упал! Я бросилась к нему, но поняла, что он не жив, испугалась и убежала!
– Почему вы не позвонили в полицию?
– Я же говорю, что испугалась!
– А вам не кажется, что отравить хотели не Вадима, а вас?
– Нет, не кажется, – помотала она головой.
– Почему?
– Потому что из той чашки всегда пил он сам.
– А вы?
– А я пила из какой придётся, – проговорила она растерянно.
– То есть вы хотите сказать, – решил уточнить следователь, – что Вадим Костюков всегда пил из одной и той же чашки?
– Да. Он сам её принёс то ли из дома, то ли купил. Я не спрашивала.
– А остальные чашки откуда?
– Так они уже были там! В смысле, принадлежали той женщине, что сдавала Вадиму квартиру. Он же её снимал со всем содержимым.
– Но чашку для себя Костюков купил сам?
Она молча кивнула.
– Почему он так поступил?
– Понятия не имею.
– И вы никогда у него об этом не спрашивали?
– Нет, я считала, что каждый человек имеет право на свои причуды.
– Марина Гордеевна, – неожиданно спросил следователь, – вы знаете о том, что ваш муж знал о вашей измене?
– Иван?! – Глаза Марины округлились. – Этого не может быть! – воскликнула она испуганно.
– Однако это так, и он сам в этом признался.
– Но откуда он мог об этом узнать?
– Как утверждает ваш муж, ему сообщил об этом неизвестный доброжелатель. Вы, случайно, не знаете, кто это?
– Нет. – Глаза женщины всё ещё оставались расширенными от испуга.
И Наполеонов не мог понять, боится она за себя или опасается за мужа.
Ответ на свой вопрос он получил спустя минуту.
– Иван не мог убить Вадима, – сказала женщина, – он вообще, в принципе, никого не может убить! Он даже драться не умеет.
– Это плохо, – сказал следователь.
И тут уже настала очередь Марины недоумевать, разгадывая, что же хотел сказать этими словами следователь.
Новый вопрос заставил женщину вздрогнуть:
– Вы понимаете, Марина Гордеевна, что у следствия два главных подозреваемых – вы и ваш муж?
– Но зачем мне было убивать Вадима? – воскликнула она. – Мы с ним любили друг друга! И хотели пожениться!
– Это вы так говорите, – невозмутимо проговорил следователь. – Костюков, увы, не может ни опровергнуть, ни подтвердить ваши слова.
– Что же делать? – заплакала женщина.
Следователь пожал плечами.
* * *
Телефон, с которого звонили Чибисову, был зарегистрирован на некую Авдотью Егоровну Лапушкину.
Проблем с обнаружением Лапушкиной у оперативников не возникло. Авдотья Егоровна проживала там же, где была прописана, а именно в однокомнатной квартире на первом этаже обшарпанной хрущёвки в одном из самых отдалённых спальных районов города.
Проблема была в другом – Авдотье Егоровне пошёл девяносто восьмой год, и никакого сотового телефона у неё отродясь не было.
К счастью для оперативников, старушка неплохо соображала, не была ни слепой, ни глухой. Даже не взглянув на их документы, она сразу пригласила их в квартиру.
После того как Ринат заикнулся о том, что в наше время нельзя быть такой доверчивой, Авдотья Егоровна отмахнулась:
– Не станете же вы обманывать старуху.
– Мы-то не станем. – Ахметов всё ещё не оставлял надежды вразумить старую женщину.
Но она в ответ только хихикнула, точно малый ребёнок. И Любава тихонько толкнула Рината локтем в бок, мол, оставь её в покое.
Ринат тяжело вздохнул и спросил:
– Авдотья Егоровна, где ваш сотовый телефон?
– Чего-чего, милок? – недоверчиво покосилась на него Лапушкина, видно, решив, что ослышалась.
– Телефон, я спрашиваю, где?
– Так на тумбочке он в прихожей.
Ринат не поленился, вышел в прихожую, тщательно осмотрел тумбочку, ставшую таковой после того, как был спилен верх этажерки шестидесятых годов прошлого века. На вязанной крючком салфетке стоял только древний стационарный телефонный аппарат, местами уже облупившийся от времени.
– Авдотья Егоровна, – крикнул оперативник, – здесь только стационарный телефон.
Лапушкина уставилась круглыми глазами на Залескую и спросила:
– Дочка, он что-то про стационар сказал. Я не поняла. В больнице-то я давненько не была. Чего мне туда шляться, если у меня ничего не болит.
