– Да. У тебя что-то срочное?
– У меня кое-что важное для тебя.
– Приезжай! Жду! – Наполеонов отключился.
– Поросёнок, – беззлобно обругала его Мирослава вслух.
По пути она заехала в старую-престарую кулинарию, которую помнила ещё с детских времён. В ту пору она была одной из безымянных кулинарий, разбросанных по всему городу, а после того, как её приватизировали, она стала называться «Бабушкиной» и, к первоначальному удивлению Мирославы, настолько преобразилась, что пирожки и пироги, испечённые в ней, в действительности стали напоминать по вкусу бабушкины шедевры. Но к хорошему, как известно, привыкают быстро, привыкла к качеству печёностей «Бабушкиной» кулинарии и Мирослава вместе со всеми живущими поблизости людьми. Но и те, кто жил далеко, если хоть раз попробовал пироги и пирожки из этой кулинарии, время от времени приезжали сюда за покупками специально или забегали в «Бабушкину», когда проезжали мимо. Вот и Мирослава зашла в кулинарию и набрала пирожков, беляшей, пончиков и кексов в расчёте на то, что часть они съедят с Наполеоновым, часть он припрячет, как запасливый хомячок, а что-то всё-таки перепадёт оперативникам, работающим над этим делом вместе со следователем Наполеоновым. Так оно и случилось, но позже. Сначала же, как только она появилась в кабинете следователя с увесистым пакетом, Наполеонов отобрал его у неё и попросил Эллу приготовить три чашки чая.
– А третью кому? – спросила секретарь.
– Третью тебе, кому же ещё, – пробурчал Наполеонов.
Мирослава подмигнула девушке.
Волгиной хватило для утоления голода одного беляша и одного пирожка с картошкой, Элла тоже много не съела. Сколько проглотил Наполеонов, Мирослава считать не стала, чтобы потом не переживать за его пищеварение. Когда они покончили с импровизированным обедом, Волгина сказала:
– Сейчас мы поедем к нотариусу.
– Ты шутишь? – спросил следователь.
– Нет.
– Никакой нотариус не раскроет тебе тайну завещания без предъявления ордера. А у меня на данный момент его нет.
– Мы не будем просить его раскрывать нам тайну завещания, – успокоила следователя детектив.
– Тогда зачем мы к нему заявимся?
– Шура! Не мне тебя учить! Ты придашь своей физиономии умильное выражение и попросишь нотариуса только об одном!
– О чём же?
– Если то, что ты скажешь ему, верно, то пусть он промолчит, а если неверно, то пусть скажет, что это чепуха!
– И ты думаешь, что он клюнет на эту удочку?
– Почему бы нет, – ответила Мирослава, – молчанием он не нарушает своего долга перед клиентом.
– А если он вынужден будет сказать, что это чепуха, то как это будет расцениваться с точки зрения нотариальной этики?
– Никак! – отрезала Мирослава.
Наполеонов тяжело вздохнул:
– Вечно ты меня в трясину тащишь, а я как дурак…
– Шура! Ты, как умный, раскроешь дело.
– Ладно, говори, что именно я должен буду наплести бедному нотариусу.
– Шура, – хмыкнула Мирослава, – я уверена, что он не бедный. Теперь к делу. Ты скажешь ему: Твердохлёбов завещал всё своё движимое и недвижимое троим – дочери, племяннику и младшему сыну с условием, что экспертиза докажет, что он на самом деле его сын. Клиент не забыл упомянуть в завещании свою тётку.
– Это всё? – ухмыльнулся Наполеонов.
– Всё. Хотя про тётку Снежана, когда делала свои предположения, не упомянула, это я добавила от себя, так как не мог Никифор Лаврентьевич обделить свою старую тётку.
– Он мог подумать, что она умрёт первой.
– Неважно, что он мог подумать. Будем исходить из того, что Твердохлёбов был деловым человеком.
– А до этого военным, – добавил Шура.
– Вот именно.
Они поехали к нотариусу. Мирослава осталась сидеть в коридоре, а следователь зашёл в кабинет. Его не было так долго, что Мирослава уже начала беспокоиться. Но вот наконец Шура вышел из кабинета нотариуса и, чуть ли не шатаясь, поплёлся по коридору к стулу, на котором она сидела. Дошёл и плюхнулся рядом.
– Шура, – шёпотом проговорила Мирослава, – ты выглядишь так, словно он выпил из тебя все соки.
– Этот старый хрен, – проговорил Наполеонов тихо, – похлеще любой разрекламированной соковыжималки.
– Что он тебе сказал?
– Сначала отбояривался от меня по-всякому, но я его дожал! – гордо заявил Наполеонов.
– Так что же всё-таки он тебе сказал? – допытывалась Мирослава.
– Как и было оговорено условием предложенной нами ему игры, он мне ничего не сказал!
– Даже до свиданья не сказал? – усмехнулась Мирослава.
– И до свиданья не сказал, – хмыкнул в ответ Наполеонов, – только глазами на дверь указал и совершил не совсем пристойный жест, призывая меня убраться как можно скорее вон.
– Отлично, – улыбнулась Мирослава. – Получается, что Твердохлёбов сказал Снежане о своём завещании правду, и она передала её мне.
– Получается, – согласился Наполеонов. – А теперь послушай, что скажу тебе я.
– Давай уйдём отсюда, и ты мне расскажешь в машине.
Но когда Мирослава села за руль «Волги», Шура предложил:
– Давай лучше расскажу в кабинете.
– Почему?
– Мне надо глаза твои видеть.
– В зеркале ты их не видишь? – улыбнулась детектив.
Наполеонов скорчил презрительную гримасу.
– Ладно, – согласилась она.
Когда они вернулись в кабинет следователя, Наполеонов первым делом попросил Эллу сделать чай и крикнул вдогонку:
– Давай сюда весь чайник!
Секретарь лишь пожала плечами и вскоре принесла Наполеонову чашки и чайник. Получив горячий напиток, следователь начал свой рассказ:
– Мы сняли отпечатки пальцев в подъезде невесты Олега Кушнарёва. Конечно, там всё заляпано, подъезд, он и есть подъезд, но что интересно, пальцы и биологические следы совпадают с ДНК Эдуарда Твердохлёбова. А при проведении обыска в квартире убитого Эдуарда Твердохлёбова мы обнаружили бумажник и сотовый его двоюродного брата Кушнарёва.
– Теперь понятно, кто напал на Олега, – сказала Мирослава, – осталось выяснить, кто же избавился от него самого.
– Ага, осталось решить пустяковую задачку, – вздохнул Наполеонов и сказал: – Забыл тебе сказать, что у Кушнарёва, кроме травмы головы, ещё сломано два ребра. Его били ногами, когда он уже потерял сознание. На ботинках Эдуарда Твердохлёбова осталась кровь Кушнарёва.
– Вот зверюга! – вырвалось у Мирославы.
– Притом тупая зверюга. Он даже не подумал о том, как наследил и что его легко отыщут.
