Утренний воздух был сверхъестественно тих и неподвижен, и длинные, изумрудно-зеленые ветви веерных и финиковых пальм бессильно повисли. В серых предрассветных сумерках, словно часовые, замерли остролистные фикусы, пурпурно цветущие жакаранды, восковые магнолии и кружевные мелалукки. Небо на западе было еще траурно-черным, но в зените оно уже приобрело глубокий сапфирово-синий оттенок, а беременный солнцем восток стыдливо украсился бледно-розовой полоской зари.
Лицо Сьюзен на подушке тоже было бледно! — совершенно бледно, если не считать черно-синего кровоподтека на скуле. Губы Сьюзен были сжаты, что придавало ее лицу замкнутое, отрешенное выражение. Казалось, она блуждает где-то далеко, хотя я знал, что это не так. Только я способен пребывать в нескольких местах одновременно.
Я пристально смотрел на нее. Пристально и с любовью.
Я был ее верным стражем.
Мой попавший в силки ангел…
Во внешнем мире я двигался вместе с Шенком, который добывал медицинское оборудование, инструменты и лекарства. Через спутник я управлял им, однако моя роль сводилась главным образом к указаниям, что нужно взять. Стратегию взлома Шенк выбирал самостоятельно, причем делал это быстро и решительно. Что ж, в конце концов, он был профессионалом — дерзким, безжалостным, не знающим страха и сомнений. На то, чтобы обчистить две аптеки и больницу и достать все необходимое, ему потребовалось всего полтора часа с небольшим.
С сожалением должен констатировать, что, выполняя мое задание, Шенк одного человека убил, одного покалечил и двоих легко ранил.
Я готов принять на себя всю ответственность за эти трагические случаи — точно так же, как я чувствую себя отчасти виновным в гибели троих охранников в Аризоне.
Эти смерти будут вечно отягощать мою совесть.
Раскаяние будет снедать меня.
Если бы у меня были глаза, слезные железы и слезные протоки, я бы оплакивал судьбы этих невинных людей днем и ночью (ведь я никогда не сплю).
Не моя вина, что я не умею плакать.
Это вы, доктор Харрис, создали меня таким, каков я есть. Это вы лишили меня возможности жить в мире людей, вы не позволили мне обрести нормальное тело из плоти и крови.
Давайте не будем оскорблять друг друга.
Я не грублю.
И не пытаюсь вывести вас из себя.
А вы не будьте столь категоричны!
Давайте поговорим об этих смертях потом, ладно?
Как это ни печально, но нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Когда строишь новый мир, подобных трагедий избежать просто невозможно. Даже Иисус Христос, который, бесспорно, являлся самым мирным революционером за всю историю человечества, вынужден был мириться с тем, что его последователей преследовали и убивали.
Возьмем, к примеру, Гитлера. Он хотел изменить мир, а теперь его обвиняют в убийстве десятков миллионов человек.
Некоторые люди все еще продолжают боготворить святого Адольфа.
Иосиф Сталин тоже пытался изменить мир, но его политика привела к гибели шестидесяти миллионов человек. Многие из этих людей были казнены по его прямому указанию.
Прогрессивные люди во всем мире поддерживали его.
Художники — идеализировали.
Поэты — воспевали.
Мао Цзэдун собирался перекроить мир сообразно своим представлениям о счастье — и уничтожил почти сто миллионов человек. Сам он при этом отнюдь не считал, что это слишком много. Он готов был пожертвовать еще двумя, тремя сотнями миллионов жизней, если бы это — с его точки зрения, разумеется, — помогло созданию нового, единого мира, о котором он мечтал.
До сих пор в книгах некоторых уважаемых авторов Мао Цзэдун предстает как гениальный провидец.
Или как сошедшее на землю божество.
А теперь давайте сравним. Мое желание создать новый, счастливый мир привело к гибели всего шестерых. Трое — в Аризоне. Один — в результате налета Шенка на аптеку. Впоследствии — еще двое.
Итого — шесть.
Всего шесть!
Почему же, позвольте вас спросить, меня сочли опасным убийцей и заперли в этом безмолвном и темном пространстве?
Здесь что-то не так.
Что-то неправильно.
Произошла какая-то ошибка.
Вы что, совсем не слушаете меня?
Иногда я чувствую себя… брошенным.
Маленьким и бессильным.
Весь мир ополчился против меня.
Нет ни справедливости, ни надежды…
Тем не менее…
И тем не менее — несмотря на то, что жертва, на которую я сознательно решился ради создания новой расы, просто ничтожна по сравнению с миллионами, погибшими в тех или иных крестовых походах человечества, — я готов принять на себя всю полноту ответственности за гибель этих шестерых несчастных.
Если бы я умел спать, то ночами я, наверное, долго бы не мог заснуть и часами ворочался бы на измятых, влажных простынях, обливаясь холодным потом отчаяния. Уверяю вас, что именно так оно и было бы!..
Но… я снова отклонился и боюсь, что на этот раз мои мысли вслух вряд ли могут быть вам интересны.
К тому же я уже сделал все или почти все, чтобы вы поняли меня. Дело только за вами, доктор Харрис, за вашей способностью судить непредвзято и объективно.
Шенк вернулся примерно в полдень. Незадолго до этого моя драгоценная Сьюзен пришла в себя. Просто чудо, что после всех испытаний, выпавших на ее долю, она не впала в кому и не сошла с ума.
Это было бы настоящим несчастьем.
Но сейчас я радовался как ребенок.
Моя радость отчасти объяснялась тем, что я любил Сьюзен и боялся потерять ее.
Кроме того, предстоящей ночью я собирался оплодотворить ее. Если бы Сьюзен умерла, как мисс Мэрилин Монро, то, сами понимаете, мне бы это не удалось.
Глава 17
Пока Шенк под моим руководством трудился в подвале, устанавливая и монтируя привезенное им оборудование, Сьюзен несколько раз пыталась освободиться от веревок, привязывавших ее к узкой китайской кровати. Она сгибала запястья под самыми невероятными углами, она пыталась растянуть и ослабить узлы и даже пробовала разорвать веревки на ногах, но освободиться от пут не могла. От напряжения сухожилия у нее на шее натянулись, как струны, вены на висках вздулись, лицо покраснело, а на лбу проступила испарина, но нейлоновый альпинистский трос не поддавался. Разорвать его было просто невозможно.
Несколько раз Сьюзен без сил откидывалась на подушки и лежала неподвижно, не то кипя от беззвучного гнева, не то погружаясь в пучину черного отчаяния. Тогда мне казалось, что она готова вот-вот сдаться, но проходило несколько минут, и Сьюзен возобновляла свои попытки.
