А еще в любой момент может начаться стриптиз в исполнении сирийских танцовщиц или схватки голых борцов — да, мало ли, что еще придумает префект и его слуги для услады взоров гостей.
— Да, мой господин… — блондинка послушно склоняет голову и первой встает с ложа.
Вслед за ней тут же поднимаются Манифа и Зема. Манифе, конечно, до ужаса хочется послушать, о чем мы здесь будем разговаривать, но ослушаться меня ей даже в голову не приходит. А вот Зема и сама рада сбежать отсюда поскорее, такое высокое общество откровенно пугает юную египтянку.
— И вот что еще… — кладу я руку на запястье Залики, останавливая ее — проследи, поел ли Маду. Он со своим рисованием совсем голову потерял.
— Все сделаю, мой господин, не беспокойся об этом.
Она улыбается мне, с достоинством кланяется оставшимся за столом, ждет, пока Манифа и Зема тоже поклонятся. Потом уводит за собой девушек из трапезного зала.
Клавдия скривилась еще на моих словах «не для женских ушек», и намек она поняла правильно — к дамам, оставшимся за столом, это тоже относилось. Но поскольку Галерий с Пилатом промолчали, тут уже я был бессилен — значит их женам позволено и дальше греть уши. Корнелия кусает губы и тихо спрашивает меня:
— Не понимаю, Марк, зачем ты взвалил на себя заботу о них?
Опять ревнует?
— Корнелия, это мой христианский долг — терпеливо объясняю я девушке — Их нельзя было оставлять в Мемфисе.
— И что — потащишь их теперь в Рим?! — возмущается Клавдия
Глубоко вдыхаю, задерживаю дыхание, выдыхаю.
— Я обещал их родственникам заботиться о них, и не вижу повода нарушать свое обещание.
— Но… в каком качестве они будут путешествовать с нами?! Служанки, наложницы, конкубины — кто они для тебя?
Вот что волнует больше всего желчную матрону, возомнившую себя моей будущей тещей. Я устало тру глаза и тянусь за кубком с вином. Устал, как собака, а здесь еще эта язва…
— Клавдия… эти девушки из богатых и уважаемых мемфисских семей. И у каждой из них очень приличное приданое, делающее их желанными невестами. Ты же видела, какие на них драгоценности и одежда? — не упустил я случая уколоть римлянку — Так что моими служанками они в любом случае быть не могут. Я их временный опекун. До тех пор, пока не выдам их замуж.
— Это как-то …неприлично!
— Не вижу в этом ничего неприличного. Манифу, например, ждет жених в Кирене.
— А эта …гречанка?
Далась же ей Залика… Хотя понятно — блондинка самая эффектная из трех девиц, и на нее падают главные подозрения в любовной связи со мной. Интересно, чего ж не со всеми троими сразу?!
— Мужей Залике и Зэме придется подбирать мне.
— Среди солдат?! — не унимается матрона
Ее ехидный тон просто выбешивает меня, и я мстительно решаю ничего ей не дарить — перебьется! Лучше Зэме ее паллу отдам.
— Клавдия, там такое приданое, что любому центуриону, а то и легату будет за счастье на них жениться. И многие римские купцы не побрезгуют породниться с их влиятельными семьями. А жены из этих девушек получатся прекрасные! Потому что в отличие от наших римлянок, им даже в голову не придет пререкаться с мужем.
Жена Пилата наконец-то затыкается, а Корнелия вспыхивает, как маков цвет — мой намек слишком прозрачен.
Мужчины за столом с усмешкой переглядываются — своеволие римских женщин стало уже притчей во языцех.
Решаю кое о чем напомнить Клавдии:
— Девушки думают принять христианство. Поэтому мужей я буду выбирать среди христиан, их уже достаточно много в первой когорте.
Все, победа. Клавдия тяжело вздыхает, показывает глазами дочери на выход. Женщины встают, сдержанно прощаются. Жена Галерия тоже находит уважительный повод уйти. Дальше пир пойдет исключительно в мужской компании. Которая с каким-то странным выражением лиц разглядывает меня. Редко когда религиозные вопросы становятся столь сильным аргументом в споре с римскими женщинами. Это очень непривычно.
Неловкую ситуацию разряжает неожиданное появление в зале Гая Руфа Тиллиуса.
* * *
— Аве, префект Галерий! Аве, префект Пилат! Приветствую всех, сидящих за столом, да пребудут ваши дни долгими, а еда на вашем столе изобильной!
— Гай, дружище, какими судьбами? — радостно бросаюсь я обнимать толстяка, заметно похудевшего за то время, пока мы не виделись. Лицо его сильно загорело и обветрилось, но глаза задорно блестят, и вообще весь вид римлянина стал каким-то более здоровым.
— Не зря я спешил, надеясь застать вас в Александриии! — смеется фрументарий, обнимая меня в ответ — Все-таки успел!
Пока я знакомлю Тиллиуса с Сенекой, Пилат в нетерпении приподнимается с ложа
— Гай, не томи, порадуй же нас хорошими вестями из Кесарии!
— Префект, новости у меня для тебя не просто хорошие, а превосходные! Мы с Мароном нашли лагерь зилотов в горах и уничтожили его. Иудея очищена от этой скверны! — с пафосом произносит Тиллиус
Ну… заявление, конечно, сомнительное — сикариев и зилотов в Иудее одной удачной операцией точно не искоренить. Причин их появления слишком много, а истоки явления слишком глубоки, чтобы уничтожить всех одним махом. Вылезут они еще, обязательно вылезут, и на место убитых придут новые озлобленные иудеи. Наступившее затишье вряд ли будет долгим. Но не портить же сейчас фрументарию настроение — пусть человек наслаждается своим заслуженным триумфом.
— А купцов, поставлявших им оружие, нашли?
— Да, Марк, схватили этих негодяев! Как ты и предлагал, мы сделали вид, что не знаем о сыне Елеазара. Сначала на невольничьем рынке появились их подручные, а потом и сама крупная рыба попалась на крючок.
— И кто они?
— Купцов было двое, но действовали они сообща — один из них грек из Македонии, другой сириец из Эфеса. В пригороде Кесарии у них был схрон, где мы нашли много копий, мечей и луков, готовых к отправке в горы.
— Мерзавцы! — стукнул кулаком по столу обозленный Пилат — торговали оружием прямо под нашим носом!
Ага… а, раньше никому не приходило в голову, откуда у зилотов берется оружие? Нужно было обязательно дождаться того момента, пока в Иерусалиме по римлянам уже из гастрафета начали стрелять. Увидев усмешку на моем лице, Тиллиус виновато отводит глаза. Ну, да… вот именно этот фрументарий и должен был в первую очередь отследить, как к зилотам попадает оружие. Проворонил…
— И чем же все закончилось? — нетерпеливо подгоняет его Сенека
— После проведенного дознания легат Марон приказал всех виновных развесить на крестах вдоль дороги в Иерусалим. Шуму в городе было…! — довольно улыбается Тиллиус — зато греки попритихли. Купцы-то эти были уважаемыми людьми в Кесарии, сначала даже никто не понял, за что их схватили.
