— Не посадят? Точно?!
— Точно, — снова цепким взглядом оцениваю обстановку, а затем оборачиваюсь на нее: — Потому что тебя здесь не было.
— То есть… как это… — глаза становятся еще шире: — А тебя?
— И меня здесь не было.
Она недоверчиво смотрит на меня несколько секунд, а потом взрывается:
— Но кто-то же его убил! Следаки начнут искать и обязательно выйдут на меня. Я пистолет там бросила, Саш! На нем мои отпечатки! Меня найдут!
— Не найдут, — поднимаю воротник на ее/моей куртке, чтобы создать хоть какую-то иллюзию тепла. — Иди в машину, включи печку на полную мощность и езжай обратно домой. У вас есть там камеры видеонаблюдения?
— Есть, но когда мы уходили они были выключены — сигнальный маяк не горел. Меня еще насторожило, зачем он это сделал. Теперь, кажется, поняла…
— Вот и хорошо. Брось машину где-нибудь подальше от дома и пешком возвращайся обратно. Сделай себе горячий чай, прими ванну, а то подхватишь еще воспаление легких, та еще пакость. Я…
— …дважды болел. Помню. Ты пугал меня этим еще тогда, пять лет назад, когда я без куртки курить на балкон выходила. А ты… — и смотрит мне снова в глаза, — а ты помнишь..?
— Я все помню, Викуль. Каждый наш день. Я ничего не забыл. «И не забуду», — снова прижимаю ее к себе, держу изо всех сил… а потом отпускаю, решительно подталкивая к «семерке». — Иди уже. Все, пора.
Но она стоит на месте, не делая даже шагу.
— Что ты задумал? — голос дрожит. — Скажи мне!
— Иди, Вика. Быстро! — опять толкаю ее к дороге. — Иди, я сказал! И запомни: тебя. здесь. не было. Поняла?
— Я не поеду без тебя! — срывается на крик. — Никуда не поеду! Я останусь тут с тобой!
— Я спрашиваю — ты поняла меня?!
Мы молчим, но ведем долгий мысленный диалог глазами. И не знаю, что она прочитала в моих, но неожиданно она собирается. Даже плечи становятся ровнее, а голос жестче:
— Поняла, — и, как и я минутами ранее, скользя на раскисшей слякоти послушно идет к машине. Не оборачиваясь.
Я смотрю на ее удаляющуюся фигурку в безразмерном бушлате, на тонкие забрызганные грязью ноги…
Она мне поверила. И очень надеюсь, что сделает все правильно.
Она должна сделать все правильно. Иначе…
Она должна.
Взмахом руки убрав с лица ледяную воду, разворачиваюсь и иду к разбитому БМВ.
Есть решения, которые мы понимаем молниеносно, в порыве сильных эмоций. И зачастую они становятся роковыми. Сейчас же я знаю, что это, пожалуй, единственное спонтанное решение в моей жизни, о котором я никогда не пожалею.
Каким бы ни был исход.
Эпилог
Четыре месяца спустя
Сквозь плохо закрытые ламели жалюзи в окно светит теплое мартовское солнце. Я сижу на скамье и, наблюдая за танцем серебристых пылинок в рассеянных косых лучах, думаю о том, как непредсказуема жизнь. Как она может измениться, буквально в одночасье лишив всего, что было, или наоборот — подарить что-то важное. То, о чем ты даже не мог и мечтать.
Еще несколько месяцев назад мне казалось, что в моей жизни уж точно не произойдет ничего неожиданного, практически все самые важные вехи со мной уже приключились: я женился, развелся, отдал долг Родине, набил массу шишек. Я любил, я терял… А потом… потом случилось то, что случилось.
Жалею ли я о чем-либо? Нет. Если вернуться назад, я поступил бы точно так же, не изменив ни единого шага. Но если бы можно было шагнуть еще дальше, в ту тридцать четвертую осень моей жизни, я бы не отпустил женщину, которую полюбил. Никогда бы не отпустил. Но увы, отмотать пленку судьбы нет ни единого шанса, сделано то, что сделано. И пришло время собирать камни.
— Прошу всех встать, оглашается приговор суда.
Бросив быстрый взгляд в сторону молодого, откровенно скучающего пристава, поднимаюсь со скамьи и, тоже не скрывая скуки, смотрю на такую же до смерти уставшую от всего происходящего судью.
Краем уха я слышал, что завтра она улетает в отпуск. Счастливая женщина.
— В ходе следствия суду были предъявлены доказательства вины подсудимого…
Какие же долгие и нудные эти юридические формулировки… Хочется одного — поскорее разобраться со всем этим и поставить уже точку. Но приходится стоять и с преувеличенным вниманием слушать монотонный монолог о том, как проходило следствие, в каких именно грехах меня обвиняют и прочее, о чем я, собственно, прекрасно осведомлен и своей вины никогда не отрицал.
— … на основании вышеизложенного суд постановил: признать Градова Александра Андреевича виновным по статье 293 и назначить наказание в виде выплаты штрафа в размере сто двадцать тысяч рублей. Подсудимый, вам понятен приговор?
— Да, понятен, ваша честь.
— Вы можете обжаловать его в течении десяти рабочих дней с момента оглашения. Судебное заседание окончено.
Я улыбаюсь. Какое громкое слово — «заседание» — для процесса состоящего из четырех человек.
Когда я вышел из здания суда, признаюсь, что ощутил некую долю облегчения. Все-таки казенные стены давят, как ни крути. Даже если ты, по сути, ни в чем не виноват. Тем более если нет.
— Саня! Рад, что ты откинулся.
— Очень смешно, — мы ударяем по рукам с Сергеем, а потом по-дружески обнимаемся, похлопывая друг друга по плечу.
— И каков вердикт?
— Сто двадцать тысяч, как с куста.
— Крохоборы.
— Не говори.
Сергей выбивает из пачки сигарету, и мы неторопливо идем к автостоянке, где среди сиротливо притулились два наших припаркованных автомобиля.
Утро пятницы, народ еще не раскачался.
— И как тебя вообще угораздило удрать с места ограбления? — Серый выдыхает густую струю дыма, выводя меня на очередные откровения. — Ты совсем рехнулся?
— Состояние аффекта, — жму плечом, заводя уже привычную шарманку. Вдаваться в подробности не хочу.
Да, я нарушил должностную инструкцию, за что понес сегодня наказание. Да, меня шокировала смерть Глеба, и я ушел. Для всех пусть будет так. Даже для Сергея. Как оно там было на самом деле, знаю только я один. Ну, почти…
Остановившись у машин, мы стоим еще немного молча, думая каждый о своем. Сергей курит, а я просто наслаждаюсь наступившей весной. Хорошей погодой и… свободой. Когда ты был на волоске от того, чтобы ее потерять, ты ценишь каждый свой день особенно дорого. И я совсем не о сегодняшнем приговоре.
Я знаю, что Серый мне не верит — и правильно, кстати, делает. Если рассказать все как было, он не поверил бы мне еще меньше. А если бы все-таки рискнул выслушать этот бред, то просто покрутил бы пальцем у виска, потому что то, что происходило четыре месяца назад, иначе как сумасшествием не назвать. Я стараюсь это не вспоминать, просто стер из памяти, потому что это принесло слишком много боли. От нас ушел Глеб… и именно это висит на моей душе особенно тяжелым камнем.
