Маркиз далеко еще не был вне опасности. Приступ мозговой горячки прошел, но так его изнурил, что врачи отказывались ручаться за благополучный исход. Сам же Раймонд желал лишь как можно скорее воссоединиться с Агнесой за могилой. Жизнь стала ему ненавистна, ничто в мире его не манило, и он надеялся лишь услышать, что Агнеса отомщена, и тогда же испустить дух.
Сопровождаемый пылкими молитвами Раймонда за успех его предприятия, Лоренцо явился к воротам обители на час ранее времени, назначенного матерью Святой Урсулой. Его сопровождали дядя, дон Рамирес и надежные стражники. Их многочисленность ни у кого удивления не вызвала, так как перед воротами поглазеть на процессию уже собралось множество зевак. И было естественно предположить, что Лоренцо и остальных привело сюда то же желание. Герцога Медину тотчас узнали, и люди расступились, давая дорогу ему и, как они думали, его свите. Лоренцо встал прямо напротив больших ворот, через которые должна была выйти процессия. Успокоенный уверенностью, что настоятельница не сможет от него ускользнуть, он терпеливо ждал полуночи, когда удар колокола должен был возвестить скорое ее появление.
Монахини занимались совершением религиозных обрядов в честь святой Клары, на которые миряне не допускались никогда. Окна часовни ярко светились. До стоящих снаружи доносились мощные звуки органа, сплетавшиеся в ночной тиши с хором женских голосов. Затем раздался только один мелодичный голос, принадлежавший той, кому предстояло изображать в процессии святую Клару. Роль покровительницы обители всегда отдавалась самой красивой из мадридских девственниц, и избранница почитала это высочайшей честью. Внимая музыке, которую отдаленность делала только чудесней, слушатели испытывали тихое благоговение. В толпе царило полное молчание, и сердца всех были исполнены религиозного жара. Всех, кроме Лоренцо. Он знал, что среди тех, кто так гармонично возносит хвалу своему Богу, некоторые прячут под покровом благочестия самые гнусные грехи, и песнопения пробуждали в нем ненависть к их лицемерию. Он давно уже осуждал и презирал суеверия, которым покорствовали мадридцы Здравый смысл помогал ему разгадывать ухищрения монахов, грубую нелепость их чудес, видений и так называемых святых реликвий. Он краснел, что его соотечественники так смехотворно позволяют одурачивать себя, и только ждал случая, чтобы освободить их от монашеских цепей. Теперь этот случай, столь давно и тщетно желаемый, наконец-то представился. И он решил не упустить его, но в самом беспощадном свете показать народу, какие чудовищные вещи слишком часто творились в монастырях и как мало заслуженным может быть то почтительное уважение, которое принято воздавать без разбора всем, кто носит духовные одеяния. Он жаждал наступления минуты, когда сорвет личину с лицемеров и убедит своих соотечественников, что внешняя святость не всегда сочетается с добродетельным сердцем.
Служба длилась до полуночи, наступление которой возвестил удар монастырского колокола. Едва раздался его гулкий звук, как орган смолк, голоса мелодично замерли, и вскоре огни за окнами часовни угасли. Сердце Лоренцо забилось сильнее при мысли, что наступает миг, когда он приведет свой план в исполнение. Суеверность простонародья предполагала возможность отпора. Но он надеялся, что мать Святая Урсула предложит достаточно оправданий для его действий. Стражники сумеют отразить первый натиск черни и дадут ему возможность изложить свои обвинения. Опасался он лишь одного: вдруг настоятельница, проведав о его намерениях, спрячет монахиню, от чьих показаний зависело все. Без матери Святой Урсулы его обвинения окажутся бездоказательными, всего лишь подозрениями, и в этом случае план его может потерпеть неудачу. Безмятежное спокойствие, которое словно бы царило в обители, несколько рассеяло его опасения. Тем не менее он нетерпеливо ждал минуты, когда его союзница объявит о себе и положит им полный конец.
Капуцинский монастырь отделяли от обители святой Клары только сад и кладбище. Монахи были приглашены принять участие в церемонии. И теперь они появились, шагая попарно с факелами в руках, вознося молитву святой Кларе. Возглавлял шествие отец Паблос, так как аббат, сославшись на нездоровье, остался у себя в келье. Люди расступились перед святыми отцами, и монахи расположились в порядке старшинства по обе стороны ворот. Заняло это лишь минуту-другую, и тотчас ворота распахнулись, и вновь запели женские голоса. Хор первым вышел из ворот, и монахи, вновь попарно, последовали за поющими монахинями медленным размеренным шагом. Затем вышли послушницы. В отличие от принявших обет монахинь они не несли свечей, но шли, потупив глаза и перебирая четки. За ними появилась юная прелестная девушка, изображавшая святую Люсию. Она несла золотой сосуд, внутри которого покоились два глаза, ее же собственные закрывала черная повязка, и монахиня, одетая ангелом, служила ей поводырем. За ними шествовала святая Екатерина с пальмовой ветвью в одной руке и пылающим мечом в другой. Одета она была во все белое, а чело ее венчала сверкающая диадема. Затем появилась святая Женевьева, окруженная чертенятами, которые принимали нелепые позы, дергали ее за полы одежды и с дурацкими жестами прыгали вокруг, стараясь отвлечь ее внимание от Святого Писания, но она не отводила взгляда, устремленного на его открытые страницы. Веселые бесы очень позабавили зрителей, выражавших свое удовольствие взрывами одобрительного хохота. На роль этой святой настоятельница позаботилась назначить монахиню по натуре очень серьезную, даже мрачную, и она могла быть довольна своим выбором. Самые потешные выходки чертенят пропадали втуне, и на лице святой Женевьевы не дрогнул ни единый мускул.
Перед каждой святой шел свой хор со свечами и распевал хвалебные гимны в ее честь, но не забывая указать, насколько она все же уступает святой Кларе, покровительнице их обители. Вслед за святыми показалась длинная вереница монахинь, которые, как и члены хора, несли зажженные свечи. Затем вынесли реликвии святой Клары, помещенные в сосудах искуснейшей работы, не уступавшей бесценностью металлам и самоцветам, из которых они были сделаны. Но не на них смотрел Лоренцо. Он не отрывал глаз от монахини, которая несла сердце святой. По описанию Теодора он узнал в ней мать Святую Урсулу. Казалось, она с тревогой озирается по сторонам. Лоренцо стоял в первом ряду зрителей, перед которыми двигалось шествие, и их глаза встретились. Краска радости оживила ее дотоле бледные ланиты, и он услышал, как она шепнула шедшей рядом с ней:
— Мы спасены. Это ее брат!
Лоренцо, ничего более не опасаясь, теперь спокойно наблюдал за процессией и лучшим ее украшением, как раз тогда выехавшим из ворот. Это была ослепительно блестевшая золотом и драгоценными камнями колесница в форме престола, которую катили дети, одетые серафимами. Завершался престол облаками из серебра, на которых возлежала невиданная красавица.
Это была девица, изображавшая святую Клару. Одеяние ее не имело цены, а алмазный венец на ее голове, хотя и сотворенный человеческими руками, сиял, точно нимб. Но все эти украшения меркли в блеске ее красоты. По толпе пробежал восхищенный ропот. Даже Лоренцо втайне признал, что еще никогда не видел столь безупречной красавицы, и не принадлежи его сердце Антонии, оно было бы тут же сложено к ногам этого пленительного видения. Но теперь он взирал на нее как на прекрасную статую и, отдав ей дань холодного восхищения, тотчас перестал о ней думать.