– Мне было не до этого.
– Вы никому не доверяли?
– Пожалуй. Пожар в лаборатории был слишком сильным… Я уверена, что не обошлось без какой-нибудь горючей жидкости.
– Значит – поджог? – уточнил Джо.
– Никто так ничего и не заподозрил. – Барбара сокрушенно вздохнула. – Кроме меня. Лично я вообще не поверила официальному расследованию причин этото пожара.
– А посмертное вскрытие Мина Трана что-нибудь дало? Если он был убит, а пожар устроили для того, чтобы скрыть следы, то…
– Если Мин был убит, то по тому, что осталось от его тела, это просто невозможно было определить. Фактически труп оказался кремирован… Мин был очень славным парнем, Джо. Славным и честным. Он любил свою работу, потому что верил, что она способна предотвратить новые катастрофы и спасти многие жизни, и я ненавижу этих людей – кем бы они ни были, как бы высоко ни стояли!
Ниже по склону – неподалеку от того места, где Джо и Барбара вышли из леса, – среди светлых стволов лиственниц промелькнула какая-то плотная, серо-коричневая тень, едва заметная в лиловом лесном полумраке.
Джо задержал дыхание и прищурился, но так и не смог определить, что же он все-таки увидел.
– Я думаю, это был олень, – сказала Барбара почти равнодушно, хотя в первое мгновение она тоже вздрогнула.
– А если нет?
– Тогда мы оба можем считать себя покойниками вне зависимости от того, успеем мы довести наш разговор до конца или разбежимся сейчас, – ответила она ровным голосом, который лишний раз свидетельствовал о том, что мир, в котором Барбара жила со времени гибели рейса 353, был мрачным, безрадостным, наполненным навязчивым, постоянно возвращающимся страхом за собственную жизнь и за судьбу близких.
– Неужели тот факт, что ваша пленка тоже оказалась стертой, не возбудил ничьих подозрений? – спросил Джо.
– Нет. Все считали, что я просто устала. Три часа сна в ночь катастрофы и еще три следующей ночью, когда Мин разбудил меня своим звонком, – неудивительно, что у бедной Барбары глазки были красными и слезились! Меня убеждали, что, когда я сидела, раз за разом прослушивая пленку, я в конце концов довела себя до того, что нажала не на ту кнопку и сама стерла кассету… – Ее лицо исказила саркастическая гримаса. – Как видишь, все очень просто!
– А не могло ли это случиться на самом деле? – осторожно осведомился Джо.
– Не могло, – отрезала Барбара. – Ни при каких обстоятельствах.
Джо развернул листы бумаги, которых действительно оказалось три, но пока не прочитал из них ни слова.
– Почему вам не поверили, когда вы рассказали, что было на пленке? Ведь это были ваши коллеги, друзья… Они знали, что вы – человек серьезный, ответственный и не стали бы выдумывать.
– Может быть, некоторые и поверили бы, но желание не верить оказалось сильнее. Одни приписывали происшедшее моей усталости, другие – те, кому было известно, что непосредственно перед катастрофой я несколько недель промучилась воспалением среднего уха, совершенно меня измучившим, – сваливали все на болезнь и истощение. Ну и, конечно, были один или два человека, которые просто меня недолюбливали, но кто из нас может похвастаться, что является всеобщим любимцем? Не знаю… Во всяком случае – не я. Для этого я была слишком энергична, слишком уверена в себе, слишком жестко умела отстаивать свое мнение. Но никакого значения это уже не имело. Только пленка могла послужить бесспорным доказательством моей правоты, а пленки не было.
– Так вы не рассказали своим коллегам, что сделали подробную, слово в слово, расшифровку самых важных фрагментов записи?
– Нет. Я приберегала это напоследок. Мне казалось, что о существовании расшифровки можно будет упомянуть только тогда, когда для этого наступит благоприятный момент. Например, если бы расследование обнаружило какие-то новые улики или доказательства, которые как-то совпали бы с тем, что было на сгоревшей пленке, вот тогда я могла бы предъявить свои записи – но не раньше.
– То есть ваша расшифровка сама по себе не являлась настоящим, полноценным доказательством?
– Не являлась тогда, не является и сейчас, – хмуро подтвердила Барбара. – Конечно, это лучше, чем ничего; лучше, чем воспоминания старой, невыспавшейся бабы, но я чувствовала, что мне просто необходимо что-то еще. А потом эти два подонка прощались ко мне в номер отеля во Фриско, и все закончилось… После их визита я была уже не боец.
Из леса на востоке – в той стороне, где луг понижался, – один за другим выскочили два оленя: самец и важенка. Быстро перебежав открытое пространство, они скрылись в зарослях к северу, и Джо почувствовал, как по спине его ползет холодок недоброго предчувствия.
Странная тень, неуловимое движение, которое он заметил несколькими минутами раньше, мгновенно вспомнились ему. Конечно, это могли быть те же самые олени, но из того, с какой поспешностью эта парочка выскочила из-под защиты деревьев на открытое место, Джо заключил, что что-то или кто-то спугнул их.
Интересно, подумал он, остаются ли в мире хоть один уголок, в котором он все еще мог чувствовать себя в безопасности? Ответ на этот вопрос пришел еще быстрее, чем он успел мысленно облечь его в слова.
Нет такого уголка. Нигде.
И никогда не будет.
* * *
– Кого из членов руководства Национального управления вы подозреваете? – спросил Джо. – Кому позвонил Мин после вас? Ведь именно этот человек скорее всего приказал ему никому больше не сообщать о содержании пленки, а сам организовал убийство, пожар и изъятие всех вещественных доказательств.
– Он мог позвонить любому. Все они были его прямые начальники, и Мин обязан был подчиняться их приказам. Мне очень хочется думать, что это был не Лейскрот, потому что Брюс – настоящий трудяга. Он начинал с самого низа, как и все мы, и сумел пробиться наверх исключительно благодаря своим способностям и трудолюбию. С другой стороны, пятеро членов руководящей комиссии управления назначаются президентом на пятилетний срок, и их кандидатуры утверждаются сенатом.
– "Парашютисты" с политического олимпа?
– Не совсем так. Подавляющее большинство членов руководства управления всегда были ответственными и честными людьми, которые старались изо всех сил. Некоторые из них оказались настоящей находкой для конторы, иных мы просто терпели, но лишь изредка среди них попадаются действительно никуда не годные люди или попросту продажные шкуры.
– А что вы можете сказать о действующих председателе и вице-председателе? По вашим словам, Мин Тран собирался позвонить именно им, если, конечно, раньше он не созвонился с Лейскротом.
– Пожалуй, эти двое действительно не совсем те, кого вы, журналисты, называете "образцовыми слугами общества". В настоящее время главой управления является Максина Вульс. Она адвокат, молодой и чертовски честолюбивый, с непомерными политическими амбициями к тому же. Единственное, в чем она доилась замечательных успехов, это в умении избегать конфликтов с сильными мира сего. Если хочешь знать мое мнение, то вероятность того, что Максина замещана в этом, невелика. Процента два, не больше.
