Святая Бригитта, где он и что с ним случилось? В тот же момент он вспомнил дом Андервуда и двух незнакомцев, желавших отнять тетрадь в красной обложке. Андервуд... Что эти люди сделали с ним? Эден пошевелился, пытаясь понять, где находится, но отчетливо понял только одно: его куда-то везут. От каждого толчка на дороге его голова взрывалась искрами звезд и нещадно болела.
Вдруг кто-то застонал рядом с ним, зашевелился...
– Мистер Андервуд, это вы? – с надеждой произнес молодой человек.
И услышал еще один стон, перешедший в хриплое:
– Не уверен, что это все еще я... Где мы?
– Нас как будто куда-то везут. Что вы помните из последнего?
Андервуд ненадолго притих, явно припоминая случившееся.
– Помню, как мы боролись с тем первым громилой, катаясь по полу гостиной, а второй, подойдя сзади, должно быть, огрел меня чем-то по голове. Помню боль, и как меня подхватили подмышки и поволокли вон из комнаты... Потом – темнота.
– Они забрали дневник? – без надежды на лучшее осведомился молодой человек.
– Уверен, что так. Мои руки связаны, и вряд ли он мог сейчас оказаться в кармане моего сюртука...
– Мне очень жаль, мистер Андервуд, – сказал ему Эден. – Я должен был раньше предупредить вас: Магнус Стаффорд нанял специального человека, чтобы за вами следить. Именно это я и хотел вам сказать в самом конце, но не успел...
Они помолчали, трясясь на особенно жестких ухабах, а потом его собеседник сказал:
– Вашей вины в этом нет, мистер Аддингтон, кроме того, я даже по-своему рад этому нападению. – В голосе говорившего слышалось странное воодушевление.
Эден ненароком подумал, что беднягу Андервуда приложили по голове слишком сильно, чему радоваться в нынешних обстоятельствах Эден совершенно не понимал. Кроме того, происходящее пугало его... Неизвестность пугала его.
Куда их везут?
Почему?
И зачем...
– Что именно радует вас, мистер Андервуд? – поинтересовался он у мужчины.
– Только то, мой друг по несчастью, что ради ничего не стоящих записей Стаффорды вряд ли пошли бы на такие крайние меры, а значит... в дневнике что-то есть. Что-то по-настоящему важное!
И Эден напомнил:
– Но его у нас больше нет.
– Однако, я знаю, в каком направлении двигаться, и это самое главное.
Нет, Эден не мог понять этого фанатизма: их везли неизвестно куда с совершенно неясной им целью и думать о каком-то возмездии казалось ему мало того, что неуместным, так еще и безумным.
– Вы можете двигать ногами? – спросил он вместо ответа на последнее утверждение собеседника. – Было бы неплохо понять, где мы находимся. Или хотя бы избавиться от мешков... Я едва в нем дышу.
– Сейчас попробую. – Андервуд завозился где-то под боком у Эдена и вскоре сказал: – Не получается. Хотел скинуть мешок, но не выходит.
И Эден снова спросил:
– Как полагаете, что нас ждет?
Андервуд отвечать не спешил, и Эден кивнул сам себе: хорошего – ничего. Если бы этим двоим нужна была только тетрадь, их бы бросили в доме...
Умереть же вот так ни за что ни про что казалось таким... до банальности глупым.
Кэтрин так и сказала бы: «Только ты, младший брат, был способен умереть так банально». А ведь это она во всем виновата... Как ни крути, Кэтрин Аддингтон – сосредоточение неприятностей!
Бедная Кэт... и родители...
Стоило Эдену пожалеть себя, как ход экипажа замедлился, и вскоре он вовсе остановился. Распахнулась какая-то дверь, пахнуло свежестью...
Эден подумал, что пахнет морем... И не просто соленым бризом, как на любом морском берегу, а именно ароматом его родных мест: солью, смешанной с терпким запахом разнотравья лугов, и папоротниками. Он решил, что придумал себе этот запах... чтобы меньше бояться...
– Эй, поднимайтесь, я слышал, что вы оба очнулись! – произнес один из нападавших и толкнул Эдена в бок. – Выходите. Хватит разлеживаться, красотки! – Последовал грубый смешок, и его подняли на ноги.
Те не держали, и Эден начал заваливаться на бок, пока грубые руки не подхватили его.
– Развяжи ноги, балда, – гаркнул Второй. – Далеко не убегут... не успеют.
Их точно убьют, уверился Эден, и даже срезанная веревка не вернулся устойчивости его враз ослабевшим ногам.
– Давайте, вперед! – Тычком в спину его подтолкнули вперед, и Эден с ужасом сделал шаг.
Потом еще шаг, еще... – А теперь ты, этот, – кажется обращались не к нему – к Андервуду, – беги, если сможешь. – И оба загоготали.
Эден не знал, побежал ли Андервуд или остался стоять – сам он как будто оглох от гремевшего в ушах сердца – только грянул еще более оглушительный выстрел, и ему захотелось рухнуть на землю и прикрыть голову руками. Но он не позволил себе этого сделать: он не хотел умирать, словно трус, нет, только не так – и остался стоять, вздернув трясущийся подбородок.
Прошла минута, другая – никто не стрелял. Они, что ли, забыли о нем?! Вот уж вряд ли.
И вдруг Эден различил сквозь грохот сердца в ушах звук отъезжавшего экипажа...
Что происходит?
Он ничего не видел в надетом на голову мешке, но вдруг понял, что может снять его.
– Мистер Андервуд? – позвал он, дергая головой. – Мистер Андервуд, где вы?
Неужели тот выстрел...
– Аддингтон, вы тоже живы?! – прозвучал удивленный голос в ответ. – Слава богу! Я думал, они вас застрелили.
– Я думал, они сделали это с вами, – отозвался на это Эден и, наконец, избавился от мешка.
Они стояли у кромки темного леса, и полоска зари на востоке начинала светлеть, предвещая начало нового дня. Андервуд, находясь в паре десятках шагов в стороне, тоже стягивал с головы грубую мешковину... Экипаж, увозивший обоих мужчин, маячил далеко на дороге, едва различимый в предрассветных сумерках.
– Почему они нас отпустили? – спросил Эден, глядя вслед крохотной точке.
– Меня интересует другое: почему, не желая нас убивать, они все-таки притащили нас в это место? Еще и заставили думать...
– Хотели нас напугать? – предположил Эден. – Отворотить от дела Стаффордов...
Мистер Андервуд почти зарычал:
– Если им кажется, что эта жалкая инсценировка заставит меня отступиться, они жестоко разочаруются. Теперь я лишь полон еще более непоколебимой решимостью докопаться до правды!
– Для начала нам бы хотя бы развязать руки, – охладил его пыл молодой человек.
Те были стянуты знатно, так крепко, что Эден едва чувствовал пальцы, и Андервуд, тряхнув головой, впервые оглянулся по сторонам.
