В этот день Кэтрин не единожды пожалела, что не сдержала своего языка. Конечно, она ни за что бы не стала спокойно смотреть, как убивают невинного человека, но, может быть... если только допустить это «может быть», дело можно было б решить по-другому. Не привлекая внимания капитана, который, словно в отместку за ее дерзость, гонял ее так, что к вечеру ее ноги буквально подламывались от усталости. Она бегала с чайником и подносом с едой из камбуза в кают-компанию и обратно так часто, что сбилась со счета... К тому же Флетчер высчитывал время по песочным часам на своем рабочем столе, заваленном картами и залитом чернильными пятнами: если она бы не возвратилась в положенный срок, он грозил высечь ее боцманской дудкой. И Кэтрин страшилась этого из-за Рэнсома, прибитого ею же, если верить ходившим по палубе слухам.
– Бутылку! – в очередной раз потребовал капитан, и Кэтрин бросилась наполнять им с помощником по бокалу.
Она взмокла под плотной повязкой, которой три дня назад стянула грудь, чтобы сойти за мальчишку, кожа зудела, волосы слиплись и висели жуткими паклями. Матушка бы ужаснулась, увидев во что она превратилась, а отца хватил бы удар, узнай он только, кто ее окружает: самые грубые из мужчин, которых только можно представить. Мало того, она им прислуживает, словно мальчик на побегушках, она, дочь благородных родителей, разливает коньяк не хуже портовой трактирщицы.
Во всем этом был один-единственный плюс: у капитана была своя личная ванная с крохотным туалетом. И Кэтрин надеялась, улучив, если выйдет, минутку, хотя бы наскоро обтереться чистой тряпицей, коли на большее не приходилось рассчитывать. Остальные, как она уже поняла, обходились купанием прямо в одежде, когда волной захлестывало вдруг палубу, и они хватались за ванты, чтобы просто не улететь за борт.
Итак, осталось только дождаться момента...
В тот же день, пробегая, словно механический дрозд, по заведенному кругу от камбуза к кают-компании и обратно, она заметила, как матросы забавлялись издевательством над вторым из деревенских парней. Его звали Гаррисон. Они загнали его на фор-топсель, чтобы перенести паруса с одного борта на другой (из-за слабого, часто меняющегося противного ветра шхуне приходилось много лавировать), но бедняга был так испуган, открывшейся ему высотой – как никак он висел в восьмидесяти футах над палубой на тонких, колеблющихся снастях – что едва мог дышать, не то чтобы двигаться, выполняя команду.
Матросы снизу кричали ему, осыпая градом ругательств, велели спускаться, но тот висел там, словно паук, распростертый в своей паутине, и не мог двинуть ни ногой, ни рукой...
– Бесчеловечно! – не сдержалась Кэтрин от комментария. – Он ведь ни разу не ходил в море, тем более не лазал по вантам. Вы нарочно над ним издеваетесь!
– Учим, – поправил Бонс с неизменной ухмылкой. – Мы его учим. Что, хочешь тоже попробовать?
Кэтрин не отвела взгляд, твердо глядя в насмешливые глаза, словно полные осколками битых стекол, а потом, когда Бонс отвернулся, глянув на несчастного Гаррисона, поспешила уйти, воротившись к делам.
Только часа через три Гаррисон все же спустился на палубу и тогда же, обрадовавшись желанию капитана выкурить трубку в компании рулевого, это был его неизменный дневной ритуал, Кэтрин решилась таки улизнуть в ванну. Это был ее шанс.
Помещение было донельзя крохотным, так что и развернуться можно было с трудом, но все же не чета гальюну простых матросов, коим ей с трудом удавалось воспользоваться без десятка направленных на себя глаз.
А здесь она впервые осталась одна... Кэтрин поспешно скинула куртку и стянула рубашку и, ослабив повязку, вдохнула всей грудью, казалось, как никогда в жизни. Она едва успела обтереться тряпицей, как услышала окрик:
– Эй, ты, сухопутный крысеныш, куда запропастился, разрази меня гром?!
Она замерла, поспешно натягивая рубашку и стараясь почти не дышать, но Флэтчер, как будто учуяв сам запах страха, исходивший от ее тела, вдруг дернул дверную ручку с той стороны.
– Только не заставляй меня думать, что ты, гальюнный червяк, решил справить нужду в моем нужнике! – пригрозил он таким скверным тоном, что у Кэтрин задрожали поджилки.
Собрав в кулак всю свою смелость, она, отодвинув щеколду, выскочила за дверь и сразу же сообщила:
– Я только хотел там убраться, вот и тряпка, глядите. Вы, верно, решите принять ванну, сэр! Я так подумал...
Флэтчер сграбастал ее за грудки, вскинул в воздух и пришпилил к стенке каюты, словно какого-то мотылька. Вместо иглы он пронзал ее взглядом, подозрительным, полным злобы и неприятия.
– Не дури меня, мерзкий крысеныш! Я ведь вижу, когда меня водят за нос. Думаешь, умный нашелся? Знаешь, что я делаю с такими, как ты? – Он разжал пальцы и потянулся к боцманской дудке, та всегда лежала у него под рукой. Как будто нарочно передвигалась в его направлении, как домашний питомец – за любимым хозяином...
Кэтрин, получив на секунду свободу, ринулась было к дверям, но мужчина сшиб ее, со всей силы огрев по ногам. Полетев к стенке каюты, она задохнулась, когда тело Флэтчера придавило ее, словно грот-мачта блоху.
– Я тебе сейчас покажу, как гадить не в своем нужнике, червь! – цедил он, пытаясь удержать ее руки. И вдруг замер – Кэтрин поняла почему: она некрепко затянула повязку, и та сбилась в процессе драки – Флэтчер почувствовал то, чего у парня в принципе быть не могло: мягкую женскую грудь. И на мгновение оцепенел...
Но лишь на мгновение, так как злобная кровожадность сменилась вдруг в нем сладострастной ухмылкой.
– Баба на корабле, – выдохнул он ей в лицо. – Настоящая баба, да разрази меня гром, недоноски не поверят в такую удачу! – Он пребольно стиснул ей грудь полной ладонью, и Кэт задохнулась от омерзения.
– Отпусти меня, гад!
– Только после того, как увижу, что у тебя между ног, моя цыпочка.
– Грязный мерзавец!
– Еще и горячая. Как же я сразу не догадался?!
Он так распалился предвкушением женского тела, что утратил должную осмотрительность, чем Кэтрин не преминула воспользоваться: извернулась, ударив Флетчера коленом меж ног, и бросилась вон из каюты.
– Эй, ты чего? – закричал кто-то из моряков, увидев ее безумное бегство по палубе и то, как она забралась на фальшборт, хватаясь за ванты.
– Флэтчер опять распустил свою дудку? – предположил кто-то другой.
Тут и сам капитан буквально вывалился наружу и закричал страшным голосом:
– Схватить эту бабу! Убью мерзкую тварь, но сначала ты у меня хорошенько «попляшешь».
Глаза их встретились через все расстояние палубы, и такая злоба полыхала в обоих, что могла разжечь бы пожар, подобно двум кремням, звякнувшим друг о друга.
– Какая баба? – произнес кто-то в недоумении.
Послышались шепотки, возгласы недоверия, и Кэтрин, решив, что лучше умрет, чем позволит Флэтчеру к себе прикоснуться, разжала пальцы и полетела за борт.
