И той ночью, когда они ее убили, она не улетела.
– Не о чем тревожиться.
Я бросила взгляд на Джинду. Свет алхимических шаров вдоль императорских склепов был тусклым, но я видела ухмылку на его лице.
– Я не тревожусь, – ответила я.
– Ты идешь, – ответил он. – Ты никогда не ходишь ногами.
Я закатила глаза. На следующем шаге поднялась над землей. Я вскинула руку, чуть не ударившись головой о потолок.
– А где здесь на хер летать? – проворчала я, опускаясь. – Почему, мать вашу, нельзя собраться в саду?
– В саду? – сухо повторил Джинду. – Мы собираемся свергнуть незаконнорожденного тирана, восстановить Империум и почтить жертвы наших товарищей… и ты хочешь это делать в саду?
– Может, с бутылкой хорошего вина.
– Мне кажется, Императрица заметит.
– Ну если она незаконная Императрица, то и ее притязания на сады – это пшик, верно? – Я вздохнула излишне драматично. – В садах перед дворцом есть прекрасный фонтан и…
– Она незаконна.
Раскат голоса Джиндунамалара застал меня врасплох. Я привыкла к его легкому смеху и улыбкам. А тут словно заговорил кто-то чужой.
– И ее сын, – сказал он, исполненный гнева. – Он ноль, Салазанка. Он понятия не имеет, что ему дали, и понятия не имеет, как этим управлять. Императрица не стала отказываться от его притязаний, поэтому у нас нет выбора.
– Ла-а-адно. – Он просто не в духе, сказала я себе. Скоро его улыбка вернется. – Будем все из себя таинственные, если так надо. – Я шмыгнула носом. – И все-таки не понимаю, почему сейчас? С восстания прошел год. Почему Вракилайт так долго вынашивал план?
– Он осторожен. Вракилайт ищет выход. – Джиндунамалар даже не взглянул на меня, его взгляд был устремлен вперед, прямой как копье. – У него и остальных есть задумка, как с этим справиться. Мы не будем служить императору-нолю. Никогда.
Сейчас, спустя много лет и крови, все так очевидно. Его голос всегда звучал как песня, четко и непринужденно. Эта рычащая резкость так на него не походила. Его поступь всегда была расслабленной, как будто со мной рядом так легко. Это напряжение и деревянные шаги – это был не он.
Я не хотела знать, что произойдет потом. Я хотела притворяться, что у него просто выдался тяжелый вечер и все пройдет. Но когда он взял меня за руку, его пальцы были холодными и липкими, и чутье подсказало мне: он изменился.
Жаль, я не прислушалась к этим словам.
– Мы согласились не с легким сердцем. – Он посмотрел на меня с напряженной, странной улыбкой. – Что бы ни случилось, оно того стоит, верно? Ради Империума?
Я шла туда не ради Империума.
Это было просто название, скопление домов, место, которому я служила по причинам, которых не хотела понимать. Все, что я делала, – ради людей, которых знала. Ради мужчин и женщин, маршировавших по земле подо мной. Ради магов, которые смеялись, учились и пили вместе со мной.
Ради него.
Я улыбнулась и стиснула его руку. И постаралась не замечать, какая она холодная.
– Ради Империума.
Свет становился слабее, а голоса громче. Наши голоса и руки разомкнулись, когда коридор императорских склепов превратился в огромный круглый зал.
Большой склеп для больших людей с большими планами.
До того, как наша магия стала искусством, до того, как мы узнали, что такое песня Госпожи, а Империума не было даже в мыслях, у нас был Совет. Мудрые мужчины и женщины собирались здесь, в этом подземном зале, ради высоких идеалов свободного мира, магического и прекрасного.
А потом пришел первый Император и убил всех членов Совета.
Но все это в прошлом. Императорский дворец выстроили над покоями старого Совета, а их превратили в склепы – место, где хоронят останки последних Императоров и их короны. Это было место прекрасных идей, которым никогда не осуществиться и на которое старательно закрывали глаза те, кто стоял у власти.
Идеальное место для Заговора против Короны, как нас потом называли: новая власть замышляет смерть старой на кладбище еще более древней.
В зале, среди пустых тронов давно почившего Совета, собрались тридцать два человека. Когда мы вошли, повернулись лишь несколько из них.
Крешфаран бросил на меня быстрый взгляд и издал смешок, от которого у меня побежали мурашки. Гальтафамора почесала свежий ряд шипов, пробивших кожу, и заворчала мне вслед. Гришокта, державший одну руку на своей гигантской дубине, помахал мне большой ладонью и проревел приветствие. Но даже его громового голоса было недостаточно, чтобы отвлечь остальных.
Вракилайт держал речь.
Уже тогда он выглядел тощим. Волосы грязной рыжей копной обрамляли не по возрасту худое лицо. Империум наряжал драгоценное Дарование в лучшие наряды, какие только могли создать портные, но одежда всегда висела мешком на его щуплом теле.
Взгляни на него попристальнее, и переломится.
Если, конечно, не смотреть в глаза.
Песнь Госпожи предназначалась только для ее магов. А ее свет – фиолетовое мерцание, вспыхнувшее в глазах ее избранника, – был знаком для всех остальных. Он светил скудно, вспыхивая и угасая вместе с рождением и смертью чар.
Но взгляд Вракилайта, такой жестокий и острый, что он боялся моргнуть, чтобы не порезать веки, всегда был полон ее света. Самым насыщенным и глубоким, чем у любого из нас.
Даже в темноте, через спины собравшихся я почувствовала его взгляд, когда он поднял голову.
– Не может быть все так просто, – Занземалфан пристально посмотрел на Дарование; годы работы мастером масок сгладили черты его лица, но в глазах был виден благоговейный трепет. – Мы просто… сделаем нового Императора?
– Все и не просто, – Вракилайт говорил мягко, но, без сомнений, все его слушали. – Не в исполнении. Но выбора нет.
Он указал на тонкую полоску света, пробивавшуюся сквозь потолок.
– В императорской семье родился ноль. Госпожа Негоциант отреклась от них, как отречется от всех нас, если мы не будем действовать.
– Но то, что ты предлагаешь… – задумчиво прогудел Рогонорот, утомленный и суровый. – Призыв – само по себе безрассудное искусство. Даже ты с трудом можешь его контролировать, Дарование. Выманить Скрата – еще полбеды, но сделать его Императором…
– Я польщен твоим советом, – ответил Вракилайт, склонив голову. – Но я отнюдь не ввязываюсь в это дело вслепую. Даже мудрецы не знают так много об искусстве призыва, как я. Я знаю его ограничения. – Он мягко улыбнулся. – И я знаю, что с этим делать.
– Плохая идея. – Риккулоран заныл и, сжавшись, затряс головой. – Плохая, плохая, очень плохая идея.
– Он прав, – прорычала Дорукана в знак согласия. – Мудрецы не знают. Потому что искусство запрещено для…
