Люди с обязанностями, сверх того, непременно отчитываются другим. А те другие зачастую не обременены ни этикой, ни обязанностями, зато обладают непомерной гордостью, которую сильно ранит, скажем, проигрыш вожделенного трофея заклятым врагам из-за излишней бережливости.
Поэтому спустя минуту Отважный посмотрел на меня так, словно решил обойтись без петли и задушить меня голыми руками, а спустя пять минут я вышла из его Ставки с карманом, полным металла.
* * *
Шрам оправдывает свое название по сотне разных причин, но мое любимое объяснение вот какое.
Империум на востоке и Революция на западе – это пальцы, что сжимают его, пока он не лопнет. А фригольды – это кровь, что из него хлещет.
Названы они так якобы потому, что не присягают на верность ни одной из сторон; изначально они появились как пристанища бандитов, убийц и прочих отбросов, для которых Шрам был тем местом, куда можно сбежать или где можно поживиться. В конце концов эти мерзавцы обнаружили, что ремесло и коммерция куда выгоднее грабежа и работорговли, и в Шраме воцарилось подобие порядка. В каждом городе свои законы, которые устанавливает правящий барон, но есть один общий – одинаково презирать как Империум, так и Революцию.
Это не мешает им вести дела и с теми и с другими, разумеется. Фригольды позволяют имперским тайным службам и революционным ставкам действовать в своих стенах – в качестве жеста доброй воли и по крайне высокой цене. Иногда и этого мало, и одна из сторон отправляет сюда небольшую армию. Обитатели фригольдов обычно заняты тремя делами: они работают, спят и отчаянно беспокоятся о том, кто же именно придет убивать их в ночи.
Впрочем, ни один фригольд не похож на Нижеград.
Как только я вышла на улицу, меня обдало волной горячего воздуха, за что спасибо полуденному солнцу, а следом – щедрой горстью пыли из-под колес экипажа прямо в лицо. Упряжная птица злобно заклекотала, погонщик в унисон добавил красочное ругательство, и они унеслись дальше. Запыленные жители Нижеграда – работяги, чертежники, примирители, матери и дети, за которыми не трудились следить, – инстинктивно отскакивали в сторону. Каждый варился в собственном дерьмовом мире, ничуть не задумываясь о собратьях. Никто даже не поднимал взгляда, не говоря уже о том, чтобы обратить внимание на людей вокруг. Жить в Нижеграде – значит ненавидеть ближнего несколько драгоценных мгновений, а потом снова его не замечать.
Городок в моем вкусе, короче говоря.
Я затянула палантин на лице потуже и зашагала по пыльным улицам.
Нижеград жил достаточно богато, чтобы привлекать бандитов – и чтобы отгородиться от них высокими стенами. А вот чтобы замостить дороги, построить каменные здания или убрать птичье дерьмо, которое валялось повсюду, у них было слишком мало денег и слишком много пофигизма. Самой приличной постройкой в городе являлось неприветливое каменное убежище Ставки, обнесенное колючей проволокой и охраняемое мрачными стражами.
Деньги в моем кармане вряд ли привлекли бы внимание людей в городе поприличнее этого. Однако в Нижеграде я испытывала острое желание свалить подальше и поскорее по своим делам, прежде чем кто-нибудь задумается, что ради такого количества металла можно рискнуть и подействовать мне на сраные нервы.
– Мэм! Мэм!!
Кажется, сваливала я все-таки недостаточно быстро.
– Мисс! Эй! Погодите!
Послышался топот; кто-то пытался меня догнать. Он приблизился и преградил мне дорогу. Я глазом не успела моргнуть, как уперлась взглядом в высокого стража из кабинета Отважного.
В тусклом свете он выглядел обычным ретивым хмырем в приличном мундире. В безжалостном свете дня он выглядел как ретивый хмырь в довольно потрепанном мундире.
Он был по-своему красив; волевой подбородок, изящный изгиб бровей, не слишком близко посаженные глаза. Даже шрам на щеке и кривая усмешка в сочетании с кривым носом не делали его старше. Однако первым делом я обратила внимание на оружие – короткий клинок на поясе, штык-ружье на плече. Они смотрелись на нем странно, словно неудобный груз, который его телу не терпелось стряхнуть.
Не знаю, почему от этого мне стало не по себе.
– Госпожа Какофония… – начал он.
– Друзья зовут меня Сэл. – Я на мгновение прищурилась. – Пожалуй, ты тоже можешь.
– Сэл. – Он блеснул улыбкой – слишком милой для солдата. – Я лишь хотел выразить благодарность за то, что вы справились с Фантомом вместо нас. Раньше была медаль за образцовую службу за пределами гарнизона, но…
Я нарочито позвенела карманом.
– Предпочитаю вот такой металл, спасибо.
– Нет, я хочу сказать, я правда очень благодарен, – проговорил парнишка, и в его голосе зазвучала пугающая искренность. – Знаю, многие скитальцы гнусные… – Он спохватился. – Не в обиду вам.
Я улыбнулась: мол, я вежливая; но глубоко внутри начинаю орать.
– С Фантомом было трудно. Он убил по меньшей мере десять моих товарищей. Добрых мужчин и женщин, что отдали жизнь ради Революции. Не говоря уже о всех гражданских, которых он грабил и порочил. Я просто… – На лице парнишки смешались праведный гнев и радость. – Спасибо. Спасибо, что вы с ним разделались.
И тут я поняла, что мне в нем не понравилось.
Они называли себя разными именами. Они называли себя силой, что сопротивляется загниванию Империума, дабы подарить свободу и славу несчастным нолям, раздавленным пятой Императрицы. Но на самом деле Революция была всего лишь очередной армией, полной людей вроде того, что стоял передо мной.
С широкими улыбками и сверкающими глазами, глядя в которые невольно думаешь, что они и правда верят в то, что творят. Верят, что мир можно сделать лучше.
И если смотреть в глаза таких людей слишком долго, рискуешь в это поверить тоже.
Я когда-то знала такого.
– Ну а как же. – Я стянула палантин, избегая взгляда парнишки. – Всегда рада, если убийство идет кому-то на пользу.
– Кэврик. – Он помялся, не зная, пожать мне руку или отдать честь. Выбрав первое, он протянул ладонь. – Кэврик Гордый, мэм. Младший сержант Славной Революции Кулака и Пламени.
– Кэврик. – Я пожала его руку. Сильную и теплую. – Приятно.
– И я очень рад знакомству, мэм.
Думаю, если бы он знал, в какой ад превратится его жизнь после встречи со мной, он не стал бы так говорить.
– Надо возвращаться. Штаб-сержант не переносит скитальцев, а если мы с ними болтаем – и подавно. – Он рассмеялся и коротко отдал честь. – Так держать, вы молодец!
Я проследила, как он бежит обратно к Ставке, и не сдержала улыбки. Только такой, как он, мог увязать слова «скиталец» и «молодец» в одной мысли. Скитальцы не молодцы. Мы грабили, обманывали, мародерствовали, убивали. Иногда даже не мирных, несчастных, ни в чем не повинных людей, а друг друга. Подчас мир становился лучше, когда один из нас убивал другого, однако никто в своем уме не обрадовался бы скитальцу.
