Я бросилась через двор, стараясь не обращать внимания на завывания. Краем глаза я улавливала вспышки света, слышала обрывки песни. Стоило мне рвануть налево, как Гальта появилась из ниоткуда, пырнув меня мечом. А повернула направо – напали гончие, клацая зубами.
Я почти не замечала стены, пока она не выросла передо мной. Меня загнали в угол.
Они наступали на меня, оттесняя к стене, и мне некуда было бежать. Там меня бы прикончили. Но боковым зрением я разглядела, куда они меня толкают. Давно заброшенные конюшни располагались с другой стороны двора. Строение окутывала темнота. И во мраке я с трудом смогла различить тусклое фиолетовое мерцание глаз, следящих за мной.
Привет, Рикку.
Я подняла револьвер и прицелилась. Отрешилась от всего. От грохота сердца, от заполошного дыхания. От всего, кроме щелчка барабана и восторга Какофонии, когда я нажала спуск.
Взвизгнула моя последняя Геенна. Исчезла в загоне, потемнела на один короткий вздох. А потом взорвалась. Стойла вспыхнули. Огненные струи вырвались сквозь крышу. В потоке пламени настолько ярком, что руны Гальты казались лишь искрами, загоны взлетели на воздух. Если присмотреться, можно было заметить хромого человека, который тащил непослушное тело одной рукой, надрывая от крика онемевшие связки и пытаясь потушить пламя непослушными конечностями.
Гальта снова возникла передо мной, падая с неба, пронзительно крича. Магия Рикку закончилась слишком быстро. Она не ожидала, что покажется так скоро. Она упала в грязь, перекатилась на спину. Ниты остановились, глядя на нее, их инстинкты смутило внезапное появление.
А я была готова.
Я повернулась и бросилась к тварям. Всадила меч в позвоночник одной, там и оставила. Визг боли привлек второго нита, глядевшего на меня испуганными человеческими глазами. Я с размаху опустила Какофонию на его череп. Тварь упала с шумом свалившегося мешка картошки.
Не успела Гальта подняться на ноги, как я снова сбила ее с ног. Я прыгнула с разбегу, перетерпев боль от шипов, вонзившихся в ногу, и оседлала ее. Не обратила внимания на проклятие, выплюнутое мне в лицо. Все отошло на второй план, кроме жара Какофонии в руке.
Брызги крови. Осколки кости. Клокочущее рычание.
Снова и снова. Я била рукоятью револьвера по ее лицу, ломая кости, круша шипы, разукрашивая ее кожу отеками и синяками. Она сопротивлялась, извивалась подо мной. Шипы рвали одежду, кожу, по ногам текла кровь, пока Гальта пыталась меня скинуть.
Мне было все равно. Я не чувствовала боли. Не могла остановиться. Песня Госпожи зазвучала громче. Раны Гальты заживали почти так же быстро, как я их наносила. Единственным выходом было бить ее до потери сознания. Я не чувствовала, как она вцепилась в меня, как задрожали руки, как кровь брызнула в лицо. Все, что осталось, – это механическое движение, поднимающее и опускающее Какофонию, пока Гальта не прекратила бороться.
Гальта Шип безвольно раскинулась подо мной. Медленно возвращались чувства: кровь, вытекающая из десятка ран, изнуряющая боль в онемевшей руке, тяжесть револьвера. Я поднялась. Помогая себе ногой, я стащила с нее палантин – мой палантин – и набросила на плечи. Он был весь в пятнах крови, но ничего. В дырах от ее шипов, но я заштопаю потом. Сейчас мне нужен шорох бумаги. Я сунула руку в потайной карман и достала лист пергамента и кусок угля. Развернув список, я посмотрела на него. Нашла ее имя и провела углем.
Гальта Шип.
Я пробралась сквозь пыль, вытащила Джеффа из трупа нита и взвалила его на плечо. Убрала Какофонию в кобуру и позволила себе осмотреть место побоища.
С другого конца двора донесся стон, и я побрела в сторону огненного вихря на месте конюшни. Там я нашла Рикку. Он был весь красно-черный, одежда превратилась в обугленные лохмотья. Он стоял на колене. На большее он не был уже способен, остальное тело парализовало.
Повезло. Он даже не почувствует.
– Сэл, – выдохнул он онемевшими губами и посмотрел на меня снизу вверх, – пожалуйста. Другие… я никогда не хотел. Я этого не хотел.
– Просто ответь мне на один вопрос, Рикку, – проговорила я. – Если бы был шанс все повторить, ты бы поступил так же, а?
Трус. Жестокий человек. Мастер дверей. Рикку никогда не умел хорошо лгать.
Он смотрел на меня и молчал. И не моргал.
– Да, – я всадила в него клинок. – Так же.
Рикку Стук.
Я посмотрела на имя, написанное полинявшими чернилами, на валяющийся на холодной земле труп. В воображении все было куда драматичнее. Он все еще был парой мерцающих глаз, всхлипом в кромешной тьме, куда я иногда заглядывала. В моей голове он был чудовищем, как и все они. Не знаю, что я хотела ощутить, глядя на мешок с костями.
Не ощутила.
Пока нет.
Словно в ответ на мои мысли я почувствовала, как печет бедро. Какофония ухмылялся в кобуре. Я достала револьвер, он горел, намекая:
– Мы еще не закончили.
Я посмотрела на фигуру в центре двора. На изможденное, усталое лицо, озаренное светом, руки, простертые к небу, шевелящиеся губы. Глянула на ореол света над его головой, широко раскрывшийся, вздрагивающий и глубоко стенающий.
Нет. Мы не закончили.
В груди глухо клокотало, звук шагов отдавался в ушах, пока я хромала через двор. Выщелкнув барабан Какофонии, я сунула руку в сумку. Пять патронов радостно уткнулись в ладонь – все, что осталось. Солнцесвет. Три Разногласия. Одна Изморозь.
Изморозь.
Не так поэтично, как Геенна, а? Но убийцам выбирать не приходится. Я вытащила три патрона, вставила в барабан и защелкнула его обратно.
Я с трудом могла разглядеть лицо Враки. Его глаза были широко раскрыты, и в них ярко полыхал свет. Вдруг лицо озарилось широкой улыбкой. Над головой, словно отвечая ему, ореол света начал извиваться и содрогаться, как любовник, изнемогающий от желанного шепота. Засиял ярче, освещая небо фиолетовым солнцем. Стон превратился в пронзительную, отдающуюся эхом песню, перекрывающую шум ветра и мое хриплое дыхание. За светом виднелась разрастающаяся огромная тень, спускающаяся издалека, и Враки тянулся к ней. Его губы едва заметно раскрылись в счастливом «да».
А потом я все разрушила. Оглушительно грохнуло Разногласие. На миг воцарилась тишина, а потом все разверзлось. Он вовремя вскинул взгляд, чтобы увидеть, как я нажимаю на курок. Поднял руку. Воздух замерцал, Враки попытался выставить щит. Он мог спасти его от грязной смерти. Но не мог спасти от второго выстрела. Разногласие ударило в него с таким грохотом, что заглушило даже великую песнь портала. Враки с воплем отлетел прочь и упал в грязь. С трудом поднялся на колени. Умирающий свет упал на него, озаряя.
Ореол света содрогнулся. По его поверхности, как трещины по зеркалу, прошли трещины – широкие черные шрамы. Песня завибрировала, прерываясь, словно певец был в замешательстве. А потом он закричал, отчаянно и страшно. Свет из фиолетового стал агрессивно-малиновым.
