У меня не осталось страха, чтобы вынести себя из темного тоннеля под свет звезд. Но когда я выбралась из канализации Последнесвета, во мне было полно всего остального.
У меня ныли раны, порезы, оставленные шипами Гальты, синяки от падений. Саднила содранная ладонь под бинтом. Все это бормотало внутри меня, молило, откровенно проклинало, умоляя остановиться. Усталость соглашалась с ними. Каждая косточка в моем теле жаловалась и требовала отдыха.
И несмотря на все это, я не могла отмахнуться от ворчливого голоса, застрявшего у основания черепа.
Ты его не убила.
Конечно, у меня было чем заняться кроме этого. Были дети, которых я оставила в этой дыре подождать, пока я все проверю. Я потеряла много крови. Казалось, тело просто развалится, если я сделаю еще хоть один шаг. Еще один Скрат был выпущен в этот мир, и я не смогла остановить его. Куча неотложных дел, которые были важнее, чем вопрос, убила я Враки или нет. Хотела б я сказать, что волновалась из-за них, а не из-за него.
Я выбралась из тоннеля в безмолвный город.
Вода в канале плескалась вокруг меня, ее журчание прерывалось только звуком глухих ударов трупа, покачивающегося в воде у парапета. Фонари над головой зашипели, их свет мерцал, отчаянно боясь погаснуть. Измученный вздох дыма несся усталыми облаками над разрушенными крышами зданий.
Снизу он выглядел как город.
Когда я добралась до моста, увидела, что он превратился в кладбище. Подобно надгробиям, на улицах выстроились развалины зданий, безмолвные, разбитые и дымящиеся. Битое стекло и забытые вещи, брошенные на ступеньках, казались цветами на могилах. Тишина сама по себе была панихидой, ее хором – шипение догорающих костров, а ее словами – стоны здания, медленно оседающего и разваливающегося на куски.
Вдалеке слышались звуки схватки. Настолько слабые, что будь я более уставшей или пьяной, могла бы притвориться, что это плохой сон. Но я слышала хлопки пушек и рев песнопений Революции, сплетавшихся с кличем крикайских птиц и раскатами грома.
Значит, они все еще сражались. Еще не уничтожили друг друга или дождались подкрепления. Возможно, они никогда не остановятся, и этот конфликт – бомба с длинным фитилем, который не потухнет, пока будет что взрывать. Возможно, это было неизбежно. Возможно, я была не виновата.
Но всего алкоголя мира не хватило бы, чтобы убедить меня в этом.
Однако это не значило, что я не буду пробовать.
Я захромала по разрушенному проспекту, избегая смотреть в переулки, где валялись оторванные конечности, а в разбитых витринах магазинов лежали мертвые тела. Стоит засмотреться, и мое измученное тело заноет от зависти, а измотанный разум напомнит, что они погибли из-за меня.
Прямо сейчас мне нужно было заткнуть и тело, и рассудок.
Словно в ответ на просьбу, моя нога на что-то наткнулась. Зазвенело стекло.
Я уже говорила, что не верю в богов. Но мое неверие можно поколебать. Если б, посмотрев вниз, я обнаружила там бутылку виски, я признала бы существование доброго всепрощающего божества, которое желает, чтобы я покаялась и обещала жизнью искупить все многочисленные грехи.
Я глянула вниз.
Бутылка вина, не виски, смотрела на меня. Значит, бог есть, но он или она – редкостный засранец.
Сойдет.
Я подняла бутылку. Откупорила ее, подошла к каналу и уселась на парапете. Капля крови сорвалась с носка сапога и упала в канал, попав на лениво дрейфующий вниз по течению кусок волшебного льда. Поднеся горлышко ко рту, я сделала большой глоток. И ничего не почувствовала. Я тупо смотрела на гребаный беспорядок, который сама и устроила.
Минуты тянулись, часы, дни, я не знала. Бутылка еще не опустела, когда послышался звук шагов. Из-за развалин вышла старуха, закутанная в грязную шаль. Она поковыляла ко мне, осторожно обходя трупы и огибая груды обломков. Кряхтя, она уселась рядом со мной.
Я даже не взглянула на нее.
Услышав песнь Госпожи и звук шуршащей кожи, я передала ей бутылку. Алотен взял.
– Ты жив, – заметила я.
– Боюсь, не могу сказать того же о тебе, – ответил он, делая приличный глоток. – Ты выглядишь как труп, не научившийся лежать спокойно.
Он окинул взглядом руины города:
– Но, замечу, компания у тебя достойная.
Я ничего не ответила. Просто ждала, пока он вернет мне бутылку. Но Алотен указал на разрушенный шпиль здания.
– За городом стоял отряд крикайских всадников. Они ворвались сюда. – Он кивнул вниз, на участок улицы, выжженный пламенем и электричеством. – Они отогнали отряд Революции, паливший по нашим магам. Их преследовали там, – он указал на ближайший переулок, – и трое мирных жителей попали под перекрестный огонь.
Он махнул на разрушенный проспект, больше ничего не объясняя. Я забрала бутылку, отхлебнула, дожидаясь, пока опьянею достаточно, чтобы не видеть все так отчетливо. Может, станет получше.
– Ты помог мирным жителям? – спросила я.
Алотен долго молчал.
– Я пытался.
– Скольких удалось спасти?
– Многих.
– А скольких не удалось?
Долгая пауза.
– Многих.
Я шмыгнула носом и снова приложилась к бутылке.
– Там внизу, в канализации, остались дети. Я велела им ждать, пока не приведу помощь. Около дюжины. Включая крутую девчонку. Она там главная.
– Битва продолжается, – сказал Алотен. – Я прослежу, чтобы они благополучно выбрались.
Я почувствовала его взгляд.
– Я так понимаю, Враки все еще…
– Все еще жив, – ответила я, делая очередной глоток. – Во всяком случае, возможно. Тальфо мертв. Рикку тоже. Гальта… хрен ее знает.
– Трое заговорщиков убиты. Ты должна гордиться собой.
Я не ответила.
– Я бы не задерживался надолго, Салазанка, – произнес Алотен после долгого молчания. – Два-Одиноких-Старика давно покинул город, но его войско осталось, и он точно знает, кто виноват в гибели его города.
Он бросил на меня косой взгляд.
– Представляю, как ты бежишь по улице, паля в воздух и выкрикивая свое имя.
Я говорила, что человек – вещь конечная. И когда ты слишком устал от страха и пьян от боли, единственное, что остается, это сожаление. Я нашла свое в задыхающемся шепоте, закрыла лицо руками.
– Блядь.
– Следи за языком.
– Заглохни!
– Не дождешься.
– Просто дай мне, блядь, спокойно себя ненавидеть.
Я резко повернулась к нему. Его лицо было совсем не таким, каким я видела его последний раз. Черты более смазанные, кожа бледнее, все лицо сглаженное. Сегодня он заплатил высокую цену, использовал слишком много энергии. Чтобы спасти мирных жителей? Жителей, которые не нуждались бы в спасении, если бы я не… я не…
