Но их мертвые тела не оставили мне выбора.
Деревца. Они походили на бледные деревца. Усохшие руки стали чахлыми веточками. Обрюзгшие ноги вросли сучковатыми стволами в почерневшую землю. Тела оказались изогнуты, изломаны под неестественными углами.
Сам воздух был пронизан неправильностью. Там, на площади, померк солнечный свет. Дома покосились, потрескались. Дерево вместе с птицей, на нем сидевшей, раскололось на две идеально ровные, обескровленные половины. И царила вонь похуже гниения – словно тысяча трупов в запертом склепе разом обратились в прах, стоило двери открыться.
Всю эту гнусность, весь дух этой мерзости источал круг.
Вырезанный в земле с невозможной, неземной точностью, какую не могла создать рука человека. Он поглотил всю площадь, выжег землю до черноты, превратил ее в гладкий обсидиан. А внутри него замерли деревца, которые раньше были людьми; их ступни утонули в черной земле, тела скрючились в тщетной попытке сбежать, спастись, а лица неотрывно смотрели в центр, не в силах отвернуться.
Тела усохли. Плоть сгнила. Они умирали медленно. В мучениях. В страхе. И остался лишь адский пейзаж, лишенный света, лишенный всяких звуков.
Кроме характерного бульканья.
Я оглянулась и увидела, как Лиетт, привалившуюся к стене, тошнит на дорогу, как она дрожит и судорожно вдыхает воздух между приступами.
– И как мы там поживаем? – поинтересовалась я.
– Погоди чуть… – Лиетт, не поднимая головы, вскинула руку. – Я сейчас… – Если она хотела сказать что-то кроме «выблюю все, что съела за последние пару суток», можно смело назвать ее врунишкой. – Что… что тут стряслось?!
– Призыв, – ответила я. – Не самый лучший.
Конечно, они не считались благим делом. Вскрыть между мирами рану – мягко выражаясь, искусство неточное. Интуитивная, животная магия, даже в случае успеха оставлявшая язвы – язвы, которые вызывали у большинства приличных людей, включая Лиетт, вот такую реакцию.
Мне, впрочем, было плевать. В первый раз все равно воняло куда хуже.
– Что?! – Лиетт, пошатываясь, встала рядом, вытерла рот платком. – Они на такое способны?
– Один из них, – пробормотала я, рассматривая застывший во времени ужас. – Его зовут Вратами не потому, что он любит придерживать дамам дверь.
– И… и что же он призвал?
Я не хотела отвечать. В хороших руках призыв может быть довольно безобидным – ну, по крайней мере, если безобидными окажутся губительные существа из иного мира, которых вытащили в наш. Иногда это стрекоза с крыльями из витражного стекла, иногда – кошка с шестью лапами и человеческими глазами, иногда – человекоподобное создание, которое умеет взрываться.
Но не в этом случае. Потому что руки Враки – не хорошие.
И если ты слышала о Заговоре против Короны, ты знаешь и его имя. А значит – и слухи.
Он – Дарование, как говорят, рожденный любимцем Госпожи Негоциант, которому не нужно платить за силу Меной. Говорят, он и создал Заговор, призвав в наш мир черных духов. Говорят, он выпотрошил свою фаворитку за то, что она недостаточно громко ему аплодировала во время дружеской дуэли. Говорят, он…
Ну, о нем многое говорят, но я не всему верю.
Тому, кто знает его, известно, что это все лишь россказни.
А еще – что правда намного хуже.
– Что бы ни явилось, – произнесла Лиетт, указывая вдаль, – оно было огромным.
На другой стороне площади стоял симпатичный маленький домик, который определенно был бы куда симпатичнее без здоровенной сраной дыры в стене. Сквозь нее виднелась разгромленная кухня. За ней – еще одна дыра в следующем доме, и так далее, вплоть до крепостной стены, сквозь которую тоже, удирая, пробилось нечто.
Кровь застыла в жилах – и отнюдь не от вида разрушений. Щербатые разрывы и раздробленные доски я могла бы объяснить чем угодно. Однако эти дыры были выгнутыми, гладкими, словно дерево и камень, ужаснувшись увиденному, по собственной воле отчаянно спешили убраться с его пути.
И на это способно лишь одно создание.
Ну ни хера ж. Я знала, что Заговор опрометчив. Знала, что Враки отчаян.
Но даже представить, сука, не могла, что он способен призвать Скрата.
Если б меня спросили, что они такое или почему мысль о том, что один из них теперь шляется по Шраму, вызвала у меня желание развернуться и бежать что есть сил в противоположном направлении, я не ответила бы.
Просто обвела бы рукой его творение – превращенных в деревца людей, ужасающее совершенство разрухи вокруг и то, как все живое стремилось спастись от его явления, – и любой здравомыслящий человек не стал бы повторять вопрос.
– Не может быть.
Как выяснилось, здравомыслие тут было редкостью. Лиетт, справившись с тошнотой и со страхом, осторожно подкралась к месту призыва. Держась подальше от мертвецов – и явно избегая их пустых взглядов, – она принялась изучать руины.
– Не похоже ни на один вид магии, о котором я читала, – прошептала Лиетт. – Чего этим добивались?
– Ничего, – отозвалась я. – Что-то пошло не так.
– Например?
Ответить ей я не могла. Не могла объяснить, что раз Скрат сбежал, значит, призыв не сработал как надо и Враки утратил над ним власть. Не могла ей ничего рассказать, ведь если она спросит, откуда я это знаю, после моего ответа она больше никогда не захочет взглянуть мне в глаза.
– Слишком много лишних жертв, – наконец нашлась я. – Выполненный правильно призыв будет чист. Относительно чист, во всяком случае. – Я прошла между мертвецами, разглядывая почерневшую, гладкую землю. – Но призыв существа столь внушительного требует колоссального количества магии. Магии, которой не обладает даже Враки.
– Вероятно, он использовал концентрирующий объект.
– Почему ты так решила?
– Потому что только что его нашла.
Лиетт держала в руках то, что прежде было обелиском. Или его подобием. Теперь он раскололся на три части и стал бесполезен, однако раньше был средоточием, редкой вещицей, способной усиливать чары. Однако в приличных местах вроде Империума их не встретить. Лишь там, где магию не отшлифовали, среди шаманов, знахарей и…
– Обитель, – прошептала я. И указала на письмена, вырубленные в камне. – Он из Обители. Это их безумные религиозные бредни.
– Давай не будем спешить с выводами? – нахмурилась Лиетт. – Религиозное не обязательно значит безумное. – Она задумчиво хмыкнула, изучая письмена. – Впрочем, здесь безусловно произошла какая-то извращенная херня. Обитель не расстается со своими сокровищами добровольно. Можно сказать, вообще не расстается.
– Значит, за ними придут. – Я забрала у Лиетт осколки, спрятала их в сумку. – А это прекрасная причина убраться, пока они не…
