И тут я замерла. Разглядеть в темноте было сложно, но в переднее колесо что-то забилось. Может, просто грязь. Или мы умудрились переехать огромную птичью кучу. Иронично, если меня и в самом деле остановила куча дерьма.
Я опустилась на корточки, протянула руку. Как я и ожидала, пальцы ткнулись в нечто влажное, липкое. Поэтому обеспокоилась, лишь ощутив, насколько оно теплое. И тут же почувствовала, что меня тоже коснулись чьи-то пальцы.
Я с криком отдернула руку. Из колеса вывалилось что-то изломанное, мокрое, и шлепнулось передо мной, словно дохлая рыбина. Я отскочила, снова нащупывая револьвер, но сдержалась. Оно не двигалось.
Отрубленные руки редко двигаются.
Я сощурилась и наконец увидела его полностью. Ну, или мне показалось, что это именно «он». Раздробленная челюсть, переломанная рука, один глаз, уцелевший, распахнутый в ужасе, и второй, смятый в кашу в глазнице, перемолотое колесом тело. Так вот в чем дело.
Правил в духе «нашел мертвеца – развернись и уходи в противоположную сторону» не существует, это просто здравый смысл. Мы тут общаемся уже достаточно долго, так что не буду объяснять, почему я решила им пренебречь. И тебе не захочется знать, почему я пожалела, что подняла взгляд на поле, когда облака расступились.
Мертвецы.
Все, что я делаю, так или иначе приводит к мертвецам.
Двадцать? Тридцать? Ночью сложно сосчитать. Но если посильнее сощуриться, можно разглядеть несколько важных деталей. Тут изящный красный мундир, украшенный эмблемой с пламенем и кубком. Там плотный синий мундир с приколотой на отворот парой маленьких скрещенных сабель поверх шестерни. Черные рубцы в земле, следы магии. Свежие гильзы и разбросанные штык-ружья.
Имперцы.
Революционеры.
И херова туча птиц-падальщиков.
По всей видимости, они считали, что этот клочок земли почему-то стоит смертей. И с упоением принялись за дело, судя по количеству тел. Однако битва давно завершилась. Дым рассеялся. К трупам слетелись мелкие стервятники – и тут же убрались, когда за лакомыми кусками размашистыми неторопливыми шагами явились пустошники.
Когда впервые наблюдаешь такое зрелище, блюешь и дня три не смыкаешь глаз. Во второй раз – орешь и рыдаешь. В третий и дальше – лишь роняешь пару слов.
– Ох, бля.
Вроде того.
Поле после битвы представляется обычно величественным. Тела, которые беспорядочно разбросало мощными взрывами. Одинокую фигуру на холме, чьи холодные руки по-прежнему сжимают стяг, за который он сражался и в свой последний миг смог вонзить в землю. Хочется найти во всем этом хоть какой-то смысл.
Но так бывает лишь в операх.
А здесь я увидела просто-напросто несчастных ублюдков. Один умер, стискивая штук-ружье так, словно оно могло его защитить. Другой оставил кровавый след, пытаясь уползти. Третий, прямо передо мной, скончался с удивлением на лице – как будто так и не понял, зачем нужно было убивать.
Драма будет в опере. Здесь трупы просто падали куда попало. Без причины. Без смысла. Разменные монеты, которые когда-то были людьми, бездумно оброненные и забытые.
– Блядь!
Крик эхом разнесся по полю. Птицы помельче бросились врассыпную. Пустошники даже не вздрогнули. Я оглянулась, увидела привалившегося к двери Кэврика. Его глаза блестели в лунном свете, полные ужаса.
– Кажется, я велела тебе ждать.
Кэврик не слушал. Искренне верю, что в тот момент он утратил способность слышать. Он шагнул наружу на онемевших ногах и, пропустив ступеньку, шлепнулся на землю. Поднялся, прошел мимо меня, уставился на все это кровавое побоище.
– Бля… – прошептал он снова. – Блядь.
– Да, очень драматичное зрелище. – Я настороженно огляделась. – Давай потише, лады?
Не то чтобы я ждала тут засаду – да и птицы определенно не собирались отрываться от трапезы, – но, когда не знаешь, кто может греть уши, полезно помалкивать.
– Я просто… что за… как… – У Кэврика отвисла челюсть. Он попытался подобрать точное слово, чтобы описать весь шок, и нашел то, которое никогда не подводит. – Блядь…
– Типа того.
Не то чтобы я хотела показаться бесчувственной, однако… ну, ты помнишь, что было в Старковой Блажи. Это еще не самое чудовищное, что я сотворила только в тот день.
Кэврик, однако, пялился на мертвецов так, словно они вот-вот очнутся и расскажут ему, что стряслось, – с широко распахнутыми глазами, вновь отвисшей челюстью и пустыми, беспомощными руками.
– Любопытно, – произнесла Лиетт, шагнув наружу из Вепря, и поправила очки. – Места боевых действий остались далеко позади. За что они сражались?
– Ни за что! – рявкнул Кэврик. – Здесь ничего нет. Ничего на многие мили. Ни фортов, ни позиций, ни… ничего. Здесь не за что сражаться. – Он содрогнулся, нетвердо стоя на ногах. – Зачем они?..
– Понятия не имею. – Я зачесала волосы назад. – Мы близко к Йентали, так что это, вероятно, столкнулись два разведбатальона. Искали груз, а нашли друг друга, – пожала плечами я. – Или, например, просто друг другу не понравились. Кто знает?
Кэврик уставился на меня, потрясенный, словно мои слова были хуже направленного ему в лицо револьвера.
– Как ты можешь? – чуть ли не взвизгнул он.
– Только не говори, что впервые увидел мертвеца.
– Не говорю. Просто… еще никогда не видел ничего подобного. – Он окинул поле взглядом, сглотнул. – Не так.
Младший сержант командовал солдатами. Он должен был видеть подобное. Но, с другой стороны, Революция раздает чины, глядя не на опыт, а на верность Генералу.
Страшная, наверное, штука – взглянуть на то, за что ты сражаешься, за что убиваешь, без помощи блистающих опер, маршей и шпалер. Страшная штука – взглянуть и увидеть лишь кровь и тела.
Я помню свой первый раз.
Тогда я думала, что хуже уже не будет.
Но глядеть на Кэврика и знать, что однажды он тоже начнет видеть вместо людей лишь кровь и кости… было хуже.
По крайней мере, пока он не ломанулся обратно к Вепрю. Я потянулась к револьверу – если решит сбежать, я готова выстрелить. Правда, я была не готова увидеть, как он возвращается с канистрой в руках.
– Что это? – спросила я.
– Масло.
– Для колес Вепря? – поинтересовалась Лиетт.
– Для них, – ответил Кэврик.
Он отогнал пару птиц, возмущенно заоравших, и принялся лить густую жидкость на мертвеца, которым те лакомились. Через миг меня осенило. Еще через миг вспыхнула ярость.
– Ну уж нет, блядь, – прорычала я. – Мы должны добраться до Йентали к рассвету. На показуху нет времени.
– Это не показуха. – Кэврик перешел к следующему телу. – Это люди.
