Впереди показался Вепрь. Он бешено вилял влево-вправо, стараясь не попасть под разряды электричества; оставшиеся всадники догоняли его, чтобы добить. Должна признать, навыки Кэврика меня впечатлили. Не знала, что громоздкая штуковина вроде Вепря способна так передвигаться. Имперцы, впрочем, тоже не догадывались. Их взгляды были устремлены лишь на цель – и не замечали женщину с внушительным пламенеющим оружием.
Я подняла глефу, пристроилась позади. Имперцы замедлили ход, чтобы прицелиться. Зря. Я направила на них наконечник, крепко стиснула древко. Огонь ринулся вперед потоком и тут же превратил первого всадника в орущую обугленную массу. Второй обернулся через плечо – и мгновенно получил языком пламени в лицо.
Я опять пришпорила птицу. Мы подобрались к двери Вепря, и я потянула за поводья. Конгениальность, умная девочка, запрыгнула внутрь, содрогнувшись от натуги. Я ухватилась за верхнюю перекладину, подтянула себя на крышу. Всадников дюжина, а я убила только четверых. Я вскарабкалась на ноги, готовая перестрелять их с высоты.
И увидела, как они отстают. Я ухмыльнулась. Возможно, они увидели татуировки, револьвер и поняли, кто я такая. Возможно, они осознали весь идиотизм своих попыток затевать драку с Сэл Какофонией.
По полю пролетела тень. Сверху донесся крик. Я подняла взгляд.
Или, что тоже возможно, они сообразили, что можно расслабиться, пока меня прикончит огромная сраная птица.
Такую не сразу заметишь – исполинские серые крылья на фоне исполинского серого неба. Я поняла, что это такое, только когда разглядела черные когти, ярко-красный клюв на здоровенной совиной физиономии, длиннющие брови, что трепетали за ней, словно стяги на ветру.
Грукай.
Среди гигантских птиц-убийц грукаи выделялись размерами, свирепостью и исключительно мерзостным нравом. Империум использовал их для внезапных атак – налететь, выхватить революционеров из строя, разорвать на клочки в небе, осыпая кишками их перепуганных товарищей.
Пожалуй, мне должно было польстить, что судья Картрин счел нужным бросить его в бой ради меня одной.
Как только закончу обделываться, сразу начну гордиться. Но когда Картрин обнажил длинный клинок и пришпорил птицу, у меня в голове осталась лишь одна мысль: вниз.
Я не услышала шелест крыльев. Только ощутила мощный поток ветра, холод тени и, что самое главное, острый всплеск боли, когда коготь чудовища прочертил на моей спине кровавую полосу.
С губ сорвался крик, тело сжалось. Но мне повезло, я легко отделалась. Помедли я еще хоть миг, коготь вошел бы глубже, и моя спина уже возносилась бы в небеса. Перетерпев боль и поднявшись на ноги, я увидела, как моя кровь разлетается в небесах из-под когтей грукая.
Грукай развернулся.
И ринулся снова ко мне.
В меня вперились совиные, немигающие глаза. Тварь увидела мою уловку, смекнула. Во второй раз не промахнется, и другой возможности выстрелить не будет.
Я вытащила Какофонию из кобуры; от боли и страха мои руки стали неуклюжими. Он похолодел в пальцах, призывая меня успокоиться. Я набрала в легкие воздуха, задержала дыхание. Подняла револьвер, ощутила, как он разгорается в ладони, нацелила его на мчащую с небес птицу.
Единственный выстрел.
Я спустила курок. Пуля со свистом унеслась вперед. Грукай метнулся в сторону, заранее готовый уклониться. В ужасе я поняла, что промахнулась, и сердце рухнуло в пятки.
А потом взорвалась Геенна.
Огонь расцвел в небе с победным треском. Алые когти ринулись во все стороны, хватая крылья твари пылающими пальцами. Грукай завизжал, закрутился, теряя горящие перья. Мое сердце подпрыгнуло обратно, ближе к ухмылке: Картрин вылетел из седла прямиком в столп дыма.
Он вертелся, как муха без одного крылышка, а его птица рухнула на землю, взметнув фонтан грязи. Единственное, о чем я жалела, – что издалека я не услышу его криков. Только рев двигателей, вопли птицы и…
Песнь Госпожи.
– Ну конечно, – вздохнула я.
Картрин вскинул руку. Из перчатки вырвался сонм черных щупалец, в мгновение ока вонзивших шипастые когти в крышу Вепря. Еще через миг они напряглись. И натянулись. Я повернулась. Картрин рассекал воздух и стремительно подбирался на своих щупальцах ближе. Его клинок застыл, поднятый высоко над головой.
И упал вниз.
Я выставила огнеглефу, и мои руки чуть не сломались под тяжестью удара. Меч, длинный и зазубренный, притворяющийся добропорядочным оружием, врезался в древко глефы и поверг меня на колени. Я выронила Какофонию и вцепилась в глефу обеими руками, пытаясь удержать клинок.
Картрин был сильнее, выше и определенно не походил на того, кто хлебал из ночного горшка в моем видении. Едва напрягая руки, которые имперский мундир оставлял открытыми, он теснил меня все дальше. В глазах под забралом шлема как будто мелькала скука.
– Признаюсь, скиталец, я впечатлен. – Да и по голосу было ясно, что Картрин не прилагал никаких усилий. – Я видел, как ты использовала могучую магию, как любой иной маг, и тем не менее не услышал песни. Не оружие ли твое постаралось? – Он надавил, заставляя меня прогнуться ниже. – Преступление, стоящее мгновенной, болезненной смерти, но пусть сие не омрачит твоих достижений.
– Какой ты любезный, мудила, – проворчала я в ответ, прекрасно понимая, что сложновато звучать угрожающе, когда стоишь на одном колене и явно напрягаешь все силы.
Мой взгляд метнулся к краю крыши Вепря. Какофония опасно перекатывался по металлу, угрожая свалиться. Я чуяла его жар даже на расстоянии – он беспокоился, что упадет, но гораздо, гораздо больше бесился, что я его выронила. Однако даже сквозь этот жар я вдруг ощутила внезапный холодок, пробежавший по коже.
Клинок Картрина обволокло голубым туманом, по металлу пополз лед, перекидываясь на древко глефы. Стужемеч… ну, конечно, блядь, у него должен оказаться стужемеч. Как будто совсем, блядь, недостаточно здоровенной птицы-убийцы или пучка до одури жутких щупалец. Вот нужен ему, блядь, еще и магический морозящий клинок.
Сраные маги.
– Считаю необходимым извиниться, – продолжил он, по-прежнему пугающе беззаботно. – Признаю, что наши сведения о тебе обескураживающе скудны в сравнении с более, скажем так, видными скитальцами вроде Скалы или Дервиша.
– Дервиша?! – выпалила я, мигом разъярившись. – Он-то в каком месте видный? Швыряется сраными камнями! Да его имя даже не имеет смысла!
– Так-так-так, не нужно резких слов. Когда я сообщу о сегодняшнем дне, твое имя прогремит на всю Катаму. – Он сжал оружие обеими руками, навалился. – Ты, разумеется, будешь мертва, но заверяю – молва не поскупится.
Дерево затрещало. Зашелестел мороз. Глефа в моих ладонях сломалась пополам. Я едва успела откатиться – зазубренный ледяной клинок впился в железную крышу. Вскочив на ноги, я нацелила на Картрина наконечник огнеглефы, зажмурилась, сосредоточилась.
