– Что я тебе снесу, Некла? – спросила я.
– Ты выразилась предельно, блядь, ясно, – ощерился он. – А теперь от…
– Что, – я двинула его голову о стену, – я тебе снесу?
Его голос раздался между стеной и моей рукой тонким, хриплым шепотом.
– Голову.
– И чем я тебе ее снесу, Некла?
– Своим… револьвером.
– Какофонией.
– Какофонией.
Как будто умения насылать галлюцинации недостаточно, мастера мрака умеют считывать и поверхностные мысли. Скорее всего, чтобы плести более достоверные иллюзии. Некла пролез мне в голову и увидел имя Лиетт. А теперь я хотела, чтобы он заглянул еще раз и увидел, что именно я с ним сделаю.
Я еще долго удерживала взгляд Неклы, а затем наконец опустила револьвер, убрала в кобуру. Ощутила жар его разочарования. Потом отпустила Неклу, отступила на шаг. Стряхнула с его мундира случайную пылинку – он чуть из кожи не выпрыгнул. Обвела ступеньки ладонью.
– После вас.
Глупо, да. Некла мог использовать мой алый дар, чтобы отомстить. Или сделать так, что я никогда не увижу его хозяев. Или приказать убить Кэврика или Лиетт. Или все это вместе взятое, или заставить меня увидеть змей вместо своих рук, а потом удушить меня ими же, или еще какую-нибудь дичь.
Однако я ни за что не позволю трепаться, что в присутствии Сэл Какофонии ее имя было произнесено без уважения.
А еще он прекратил трепаться.
Оно того стоило.
Ступеньки уперлись в дверь из старой мореной древесины, совсем не похожую на типичные железные створки корабля. Не говоря ни слова, Некла открыл дверь и шагнул в сторону. Я шагнула вперед, бросила на него взгляд. Некла не смотрел мне в глаза.
Никогда не говорила, что он не умен.
24
«Усталая мать»
Дверь с щелчком закрылась у меня за спиной. Я оказалась в темном коридоре. В нос ударил запах табака. Впереди горел и манил единственный фонарь – туда, где все случилось.
Кто стоит во главе Пеплоустов – неизвестно. Люди, конечно, строят теории: что они получают приказы от злого божества; что ими правит нетленный маг, которому нечестивая магия помогла обмануть смерть; что раз в пару недель их предводителя убивают и ставят нового. Все они неплохи.
Но правда?..
– Ха! Кан, сука ты старая!
Правда куда хуже.
– В лучшем случае – кол. Давай еще. Поменьше гонора. Побольше интеллекта.
Из комнаты в клубах застоялого сигаретного дыма доносились два голоса. Первый – хриплый, шероховатый, второй – резкий, суровый, оба женские, и ни один из них мне не очень-то хотелось слышать.
– Пытаешься избежать позора поражения, больная ты корова, – пророкотал первый. – Десять костей огня в ряд. Кан.
– Я вижу девять огня и одну земли, дура, – припечатал второй в ответ. – Кол, и это я еще великодушна.
Я мгновение поколебалась в дверях, раздумывая о том, как тут обстоит дело с этикетом. Постучать? Поклониться и шаркнуть ножкой? А кто-нибудь должен меня представить? С Тремя ни в чем нельзя быть уверенной.
– Не стесняйся, милая, – долетел до меня, словно горсть лепестков роз, третий голос, мягкий, мелодичный. – Проходи, проходи.
Вот с таким элегантным приглашением я и ступила в святая святых Пеплоустов.
Комната была маленькой и пустой, за исключением свисающей с потолка лампы и круглого стола, стоящего в ореоле рыжего света круглого стола. На нем, среди пустых стаканов из-под виски и окурков сигарет, красовалась доска для «Ставки Императора», утыканная высокими столбцами костей, которые свидетельствовали, что игра продолжается уже очень, очень долго. А вокруг стола, терпеливо и методично раскладывая игральные кости, сидели три женщины, управляющие обществом, на руках которого куда больше крови, чем у большинства военных держав.
Ган. Пуи. И Йок.
Пуи, высокая и тощая, взглянула в мою сторону. С тугой седой косой, с полным ртом пожелтевших зубов, она улыбнулась, и кожа обтянула скулы, так что ее лицо стало походить на голый череп.
– Так-так-так, – прохрипела она, словно в горле застряли камни. – Чтоб мне провалиться. – Она глубоко затянулась сигаретой и кашлянула. – Сэл, мать твою, Какофония.
– Забавно, – буркнула Ган, низкорослая, похожая на пивной бочонок, с черными, убранными в пучок волосами и спрятанными за темными очками глазами. – Не припоминаю, чтобы приказывала подать занозу в заднице. – Ее щекастое лицо затряслось от рычания, она разместила на доске кость воды и забрала две кости дерева. – Может, это вы, ведьмы, постарались?
– Ну-ну. – Йок, беловолосая и милая, как ваша бабуля – бабуля, с завидной регулярностью приказывавшая убивать людей, – улыбнулась мне. – У нее несомненно есть веская причина для визита. – Она подняла руку, которой подписывала контракты, стоившие жизни тысяче мужчин и женщин, и взяла стакан виски. – В конце концов, уверена, она прекрасно понимает, как мы не любим, когда нашу игру прерывают.
– Не знаю, не знаю, – отозвалась Ган. – Выглядит достаточно тупой. – Она махнула рукой в сторону Пуи. – Твой ход, кретинка.
– Придержи сраный язык, говно высохшее, – ощерилась Пуи сквозь сжатые зубы, в которых держала сигарету, и добавила на поле еще три кости земли. – Дык если она явилась сюда, то пусть же, блядь, говорит зачем, пока я не разозлилась.
– Ох, милая, – вздохнула Йок. – Мы же не хотим никого разозлить, верно? – Она снова мне улыбнулась. – Давай, будь умницей, расскажи поскорее, прежде чем покажешься невежливой.
Совет был, честно говоря, хорош. А с мой стороны было довольно глупо так долго молчать. Нельзя тратить время Трех, если не хочешь остаться без зубов, которые тебе вырвут по одному.
Но я ничего не могла поделать. Как часто ты видишь трех пожилых дам, которые убивают людей ради денег?
– Э-э… точно. – Я шагнула вперед. – Извините за вторжение, но…
– Палантин, милая, – подсказала Йок.
– Что? – не поняла я, а потом вспомнила, с кем говорю. – Мэм?
– Палантин сними, – рыкнула Ган, перебирая свои кости. – Надеюсь, твоя мать мертва и она не увидит, какое непочтительное дитя она вырастила.
– Точно, простите. – Я стянула палантин и на всякий случай поклонилась. – Я мигом. Я здесь потому, что, как я думаю, вы продали кое-что моему другу.
– Мы продаем много чего многим друзьям, – заметила Пуи. – Пеплоусты заключают сделки каждый день.
– Боюсь, она права, – добавила Йок, опуская четыре кости металла и забирая две огненные. – Торговля идет оживленно. Не представляю, зачем нам тратить время и вспоминать давние дела для любого, кто сюда явится.
– Это не просто сделка, – произнесла я. – И я не «любой».
