И поклялась – себе и пылающему металлу в руках, – что слышу его смех в последний раз.
Я опустила Какофонию, нетерпеливо припекающего мне ладонь, вышла на середину крыши. И, чувствуя, как поднимается ветер, холодный, безжалостный, словно зимой, принялась ждать.
От мастера неба нельзя убежать. От него нельзя спрятаться. Он способен переместиться куда угодно со скоростью ветра. Госпожа Негоциант подарила им власть смотреть на остальной мир свысока и глумиться над жалкими людишками, что и не мечтают до них дотянуться.
Ну и ладно.
Можно убежать от зверя. Можно спрятаться от шторма. Но от таких, как Креш Буря, смеющихся, окрашивающих небеса кровью, нельзя убежать или спрятаться.
Ты прекращаешь бег. Встаешь во весь рост. Смотришь им прямо в глаза.
И рассказываешь, как они умрут.
И, когда я обратила взор к серому небу, когда увидела его черную тень, я рассказала.
Но с высоты он меня не услышал.
Он снизошел из тумана, словно отрешенный бог, который захотел вблизи увидеть, что такое страдание. И когда он явился, его можно было бы принять за человека.
Креш был стройным, юным, с хорошей мускулатурой. Обнаженным, за исключением коротких черных штанов, что облегали его, словно вторая кожа, и черных молний, вытатуированных на груди. Пряди его волос цвета золотой пшеницы и длиной до его лодыжек, плясали вокруг, словно ангелы. И его лицо, узкое, в нужных местах угловатое, идеально сочеталось с оружием, лениво свесившимся в его руке.
Меч. Имперский клинок. Черный как смоль, острый, как его улыбка.
Я помнила, как они пускали мне кровь.
Не зная его, ты скажешь, что он красив.
А когда узнаешь – что он чудовище.
– Эй, подруга.
Эта улыбка, зазубренный светлый шрам, ею притворяющийся, стала шире, и он заговорил голосом, который заставлял стольких людей верить, что он человек. У него, у этого голоса, были пальцы, крошечные и тонкие, чьи коготки вонзались мне в кожу, пытались утянуть в темноту, к холодному камню и фиолетовому свету.
Но я никуда не собиралась.
– Эй, Креш. – Я окинула его пристальным взглядом. – Неплохо выглядишь.
– А ты выглядишь… – Мои шрамы заныли под его ответным взглядом. – …помято. Как там жизнь внизу, милая? Тяжко приходится?
– Могло быть и хуже, – отозвалась я. – Я могла жить в Старковой Блажи.
На лице Креша отразилось краткое замешательство. Потом, как только он вспомнил название, тела, смерть, его жало от ухмылки чуть не треснуло. И он снова рассмеялся тем смехом.
Тебе уже доводилось его слышать. Всем доводилось.
Хихиканье жестокого ребенка, который пинает собаку и лжет родителям в лицо. Смешок мужчины, который знает, что женщина не должна говорить ему «нет», если она не хочет лишиться зубов. Сдавленное ржание бандита, который убеждает своего пленника, что хочет только денег.
И от него у меня запылали шрамы.
– Видела, значит. – Голос Креша сочился восторгом. – Или только оставшееся месиво? – Он покачал головой. – Несуразное зрелище, чтобы его оценить, нужно узреть весь спектакль.
Креш вскинул руки. Напрягая мышцы, лениво описал в воздухе круг, обрамленный золотом волос, словно нимбом.
– Ах, Сэл… Сэл, Сэл, Сэл… – Мое имя капало с его губ, словно кровь из недостаточно прожаренного мяса. – Если бы ты только была там, если бы ты только видела. Небо стало черным как смоль, и только крошечная точка света, что росла все шире и шире, подобно пасти. Сама земля содрогнулась в ожидании. И песнь… – Он зажмурился, содрогнулся. – Мне больше никогда не услышать ее столь чистой.
– И люди, Креш?
Небрежный полет плавно остановился. Креш перевел на меня насмешливо-недоуменный взгляд.
– Люди?
– Люди, которых вы сгубили, – ответила я. – Люди, которых Враки принес в жертву своей интриге.
– Сгубили… – Он попробовал слово на вкус, не совсем понимая его значение. – Ах да. Ноли, полагаю, сочли происходящее довольно пугающим. Столько света и шума. Некоторые пытались бежать за помощью и все испортить. Но далеко не ушли. Никогда не уходят.
Я вспомнила ужас, отпечатавшийся на лицах людей Старковой Блажи. И невольно задумалась, сколько из них подняли голову к небу и увидели ту усмешку, которую я вижу сейчас.
Усмешку, которую я видела, когда лежала на холодном камне.
Усмешку, за которой следовал злой смех.
Усмешку, в которую я решительно намеревалась всадить пулю.
– Слушай, Креш…
Я собиралась его убить. Я собиралась его прикончить. Но сперва…
– Так вот что тебе приказал Враки?
Сперва я причиню ему боль.
Усмешка исчезла. И дело было даже не в словах. Мужчины вроде Креша не слышат слов; для них это только шум. Они ловят звуки, которые их будоражат: испуганный писк, отчаянные мольбы, сокрушенные рыдания.
А мой сдавленный зевок уж точно не имел к ним никакого отношения.
– Креш, мать твою, Буря, – продолжила я. – Первый, кто примкнул к Заговору против Короны. Маг, что сносил башни революционных фортов одним вздохом и летал быстрее, чем их механизмы изрыгали пламя, опустился настолько, что гоняется за горожанами. – Я цокнула языком. – Скажи-ка, кого было сложнее поймать? Детей или старух?
– А не надо бежать, – процедил он сквозь зубы. – Они были нужны для плана Враки, ему нужен был я! А они облегчили бы свою участь, если бы только…
– Ох, да брось, ты серьезно обвиняешь их самих? – Я фыркнула. – Ты, столь талантливый мастер неба? А я-то думала, ты тут о славных делах говоришь.
– Славных! – возмутился Креш уже пронзительнее. – План Враки, призыв… он во мне нуждался! Он не преуспел бы без меня.
– М-да?
– Он доверил мне наисложнейшие задачи.
– О, держу пари, – отозвалась я. – И еще держу пари, что все они держали тебя подальше от призыва.
Такие, как Креш, привыкли, что их боятся. Привыкли, что при виде их трепещут, в страхе ждут их нового шага. Их можно избить, ранить пулей или мечом. Даже убить.
Но если хочешь причинить настоящую боль…
Все, что нужно, – изобразить скуку.
И так он разболтается достаточно, чтобы рассказать мне нужное…
– А что ты об этом знаешь?
Ну, перебивать его я не собиралась.
– Ты, – выплюнул Креш, – которая барахтается в нечистотах вместе с нолями, цепляется за их металл, делает за них гнусную грязную работу. Что может знать об амбициях такая, как ты? О том, что задумал Враки?
– Ровно то же дерьмо, – ответила я. – Те же глупые ритуалы, бессмысленные убийства. Можешь сколько угодно рассуждать об амбициях, но все равно останешься злодеем из грошовой оперы.
