Ах, ну… Быть может, в следующий раз.
К счастью, по всей видимости, он сохранил свой имперский кинжал – кто его знает, где именно, когда мальчишка столь скудно одет, – и награда за голову Креша Бури принесет внушительную прибыль. Мы уже начали торги с шестнадцати фунтов металла.
Выходит, ты годишься не только на говно.
Принимая во внимание твой самоотверженный поступок, кинжал, Прах, который мы собрали с его трупа, и тот факт, что ты принесла нам херову тучу денег, Пеплоусты в своей безмерной добродетели предпочли тебя не убивать, не калечить и не пытать.
Наши поздравления.
Кроме того, мы считаем уместным поощрить тебя сведениями, которые ты стремилась заполучить. Мы действительно торговались с Враки Вратами за обелиск-средоточие, которое реквизировали из катакомб Обители. И мы также действительно знаем, для чего он намеревается его использовать. Теперь ты, вероятно, тоже знаешь. Или?
Так или иначе, как ты, без сомнения, понимаешь, для сего ему необходимо колоссальное количество магии. Подобная вещь способна лишь воззвать к Скрату, постелить ему, так сказать, ковровую дорожку. Чтобы впустить его, необходим сосуд в виде жертвы. Или несколько.
Однако ты и это уже знаешь, верно, милая?
Для того, что вознамерился совершить Враки, потребуется жертва куда значительнее, а сцена – куда более… исключительная. Скрата можно призвать магией. Однако для того, что Враки жаждет с ним сотворить, понадобится целая нация.
Итак, мы, разумеется, не выдадим, куда он отправился. Если пойдет молва, что Пеплоусты предают своих покупателей, кто же станет с нами иметь дело? Не говоря уже о том, что за избавление нас от Бури ты уже получила все причитающееся. У нас есть определенные принципы.
А еще – мы тебя ненавидим.
Сама понимаешь.
Однако мы можем указать направление. От Старковой Блажи Враки в поисках великого источника дремлющей магии отправился на север. Ты ведь помнишь, что стряслось на севере, верно, милая?
Что ж, мы наговорили лишнего. Уничтожь письмо после прочтения, само собой, иначе мы тебя отыщем.
С наилучшими пожеланиями,
Йок
Достойной смерти,
Пуи
Шла бы ты на хер,
Ган
Плевелы.
Мысль пришла столь внезапно, что я даже не поняла, была ли она моей. Однако она засела в голове словом, которое я не могла вспоминать без глубокой боли в груди и шрамах. Оно звенело в ушах надтреснутым колоколом на стылой башне, и с каждым ударом мои вдохи становились все короче.
Плевелы.
Трое говорили загадками – ровно в той мере, какой требовал профессионализм, – однако иного мне и не нужно было. Они знали, что их письмо вкупе со сведениями от Креша приведут меня лишь к одному выводу.
У Враки был план. У него был Скрат. У него были сосуды. Не хватало только магии, чтобы все осуществить. Невероятное количество магии, что заполнит собой воздух, воду, землю. И здесь его не достать.
Враки вернулся к Плевелам.
А значит, придется и мне.
Я окинула Йенталь взглядом. Туманный покров, который соткал Некла, удалялся вниз по течению, «Усталая мать» во всем своем внушительном великолепии постепенно растворялась в дымке. Гроза, возвестившая о явлении Креша, обернулась едва слышным рокотом грома и моросью.
Ну, по крайней мере, сырость не погасит мой костерок. Я, не теряя времени, смяла послание и бросила его в огонь – такова этика нашего ремесла.
Затем я вытащила из кармана потрепанный пергамент, посмотрела на длинный выцветший список имен. Склонилась, закрывая лист от дождя, достала перо и жирно зачеркнула два слова.
Креш Буря
Посмотрела на нее, эту короткую линию, рядом с двумя другими, уже потускневшими. Они напоминали шрамы, как у меня на теле, черные линии, повествующие свою черную легенду. Из списка на меня смотрели еще тридцать имен, задумчиво, словно вопрошая, вспоминаю ли я о них, как прежде.
Я закрыла глаза. Глубоко вздохнула. Свернула лист, убрала во внутренний карман плаща. Ладонь мимоходом скользнула по рукояти Какофонии; его жар сменился теплом, приятно согревающим среди непогоды. Он остался удовлетворен схваткой.
Ну, хоть кто-то.
Я ни о чем не сожалела. Креш должен был умереть, и на это была масса причин. И дело даже не в том, что я ощущала пустоту. Любой, кто скажет, что месть опустошает, просто недостаточно ради нее старался.
Дело в том, что я ощущала… бессилие.
Все свершилось каких-то несколько часов назад, а я уже едва могла вызвать в памяти его лицо. Страх в глазах, дрожь губ, когда он меня умолял. Даже когда я проткнула ему глотку мечом, я все еще видела его ухмылку. Все еще слышала его смех. Все еще помнила темное место, куда он меня переносил.
Как будто он и не умирал вовсе. Или остался недостаточно мертв.
Задумалась – а будет ли когда-нибудь достаточно? Все они?
Джинду?
Этот вопрос меня и опустошил. Но лишь потому, что я знала ответ.
Капли дождя стали крупнее. Огонь плюнул искрами, зашипел. Я вернулась к берегу реки, где стоял Вепрь, холодный, безмолвный, словно склеп. Без рвущегося из двигателей пламени он походил на оболочку давным-давно сдохшего жука, уродливую, пятнающую равнины металлическую хворь.
Забавная штука с оружием: когда вокруг некого убивать, ты начинаешь замечать его уродство.
Я подошла к двери, дважды стукнула. Тишина. Дождь просочился под палантин, к рубахе. Я выругалась под нос и снова заколотила в дверь. Она открылась, когда я вымокла почти до нитки.
– Твою ж мать, – прорычала я, – ты там что, марафет наводил?
Извинение бы не помешало. Сарказм – тоже сойдет. Ответное ругательство – в принципе, заслужено.
Но Кэврик молчал. Он просто стоял на пороге, глядя на меня сверху вниз пустыми глазами. А потом тихонько вернулся к панели управления.
Я заворчала, но не стала возмущаться дальше и закрыла за собой дверь. Стянула палантин, разложила его на скамейке сушиться. Тронула край рубахи, подумав, не отправить ли ее туда же. Передумать заставила не скромность – скорее, боль в руках и спине. Сырость никогда не шла моим шрамам на пользу. Как и жара. Как и любопытные взгляды.
Как у Лиетт. Кэврик повернулся ко мне спиной, но от ее взгляда я не могла скрыться. Она следила за каждым моим шагом, словно я вдруг стала чужаком, опасным существом, выползшим из дождя. Может, так она и считала.
И часть меня – злобная, желчная часть, которая пряталась после той ночи, – хотела поинтересоваться, сломано ли это создание тоже, нуждается ли в починке.
