– М-да? И что с ней стряслось? – Я чуть не подавилась словами.
Кэврик не просто поник. Он опустил взгляд так, словно хотел найти под ногами револьвер и сунуть дуло в рот. Бессильно уронил руки, заговорил совсем тихо:
– Она пала… – Кэврик покачал головой, обрел самообладание. – Она пала, разумеется. Атака имперцев. Предательство.
Он уставился вдаль, погруженный в образы былого. О том, как Бессонная обратилась из блистательной крепости Революции в ее величайшее кладбище, ходили легенды. Некоторые даже угадали массу подробностей. Однако…
Никакого предательства тогда не было.
Никакой низости, никаких ухищрений. Имперцы вальяжно прошли сквозь тлеющие ворота, словно явились на званый ужин, разодетые в пух и прах. И попросту переступили через отряд революционеров, посланный их остановить.
Никто не открывал им дверей; они просто очень сильно постучали. Стражи, выбежавшие на защиту ворот, встретили тощего мальчишку с мечом… и погибли. Потом народ повалил смотреть, что происходит. Отцы взялись за рабочие кирки. Матери пытались прятать любопытных детей, которые вырывались и бежали на шум. И все, что люди увидели, – высокого мужчину, который мягко улыбнулся им в ответ, шепнул несколько слов и услышал тихую песнь.
И тогда люди обратили взгляды к небу. И оно побагровело.
Три часа спустя, когда их тела обратились в пепел, Враки Врата получил свое имя.
– Нет ни одного свидетельства того, что здесь случилось, – продолжил Кэврик. Его восторженность мне не нравилась. Ей тут не место. – Или того, что мы здесь оставили.
Я попыталась его схватить, но он успел удрать вперед.
– Стой!
– Некогда эта крепость была гордостью Революции! – крикнул он мне, убегая вглубь руин. – Вдруг здесь найдется то, что поможет нам их остановить!
– Да что б тебя, Кэврик! – Голос взорвался непрошеной злостью. – Тебе что, блядь, не ясно?! Здесь ничего нет!
Мои крики заглушил вой ветра. Кэврик, уносясь все дальше, скрылся за обугленным остовом постройки.
– Ты меня слышишь? – Злость обернулась страхом, паника заставила охрипнуть. – Здесь ничего нет! Вернись! – Я бросилась за ним. – Вернись!!!
Ботинок обо что-то ударился. Раздался хруст – как будто сожженное дерево рассыпалось пеплом. В нос ударила вонь застарелой гари.
Не смотри вниз.
Я твердила это себе. Снова и снова.
Не смотри вниз.
Пыталась вдолбить в башку, сделать копьем, что расправит мне спину, не даст опустить взгляд.
Не смотри вниз.
Но эта мысль стала свинцовым грузом, тянущим мои глаза к земле. Ветер всколыхнул песок под ногами. Открыл обломки костей, почерневшую землю и торчащий из нее череп. Он шепнул мне распахнутым ртом:
«Я не хочу умирать».
Не помню, когда меня покинуло дыхание. Не помню, когда за ним последовала кровь. Не знаю, как я рухнула на четвереньки, с трудом хватая воздух, как у меня онемело все тело. Все, кроме пальцев. Пальцы ощутили под собой жесткую землю.
Они ощутили, сколько еще под этим песком обугленных костей.
– Сэл!!!
Лиетт касалась меня ладонями, но я их не чувствовала. Ни ветра, ни горячего дыхания на шее, когда Лиетт попыталась меня поднять. Только шрам, пульсирующий, будто у него есть собственное сердце, от ключицы до живота – так, словно в день его появления.
– Я знала, – шепнула Лиетт. – Я, мать твою, знала, здесь что-то не так. – Она снова потянула меня вверх, слишком мелкая, чтобы сдвинуть с места, и слишком упрямая, чтобы это признать. – Почему ты ничего не сказала?
У меня был на это ответ. Ведь так? Я не могла думать. Как будто все мысли улетучились, как будто их унесло из моей головы этим ветром. И осталась чернота, безбрежная, гулкая, в которой эхом разнесся как будто не мой голос:
– А что тебя так удивляет? Ты же знаешь, что я сломана.
Лишь через минуту я поняла, что сказала это вслух, что слова вытекли изо рта с остатками воздуха. Но я все-таки сказала. И Лиетт услышала. И посмотрела на меня так, словно я пронзила ее мечом.
Может, это причинило бы меньше боли.
– Что? – не дыша, спросила Лиетт.
– Поэтому ты и здесь, верно? – Я кое-как поднялась, покачнулась на онемелых ногах. – Не нужно спасать никаких своих людей, не нужно следовать никаким законам, нет никаких причин здесь быть, кроме меня. – Я уставилась на нее немигающими глазами. – Чтобы опять попытаться меня починить.
Мой разум изнывал, переполненный. Воющим ветром. Умоляющими голосами. Костями под подошвами ботинок. Переполненный настолько, что я не могла остановить поток слов. Он болел, как шрамы, как тело, как все, что я просто… не знаю.
Может, я хотела разделить эту боль.
– Я не права?
Молчание. Ветер. Боль.
– Не права?!
Лиетт глядела на меня, раскрыв рот, утратив дар речи. Пряди волос хлестали ей лицо, выбившись из идеального пучка. Крошечные кулачки сжимались, дрожали, изнывая от желания что-нибудь сломать, чем-нибудь меня ударить, за что-нибудь уцепиться.
– Не права. – Ее голос был спокойным и неумолимым, скальпельным лезвием по моей коже. – Я не хочу тебя чинить. Больше не хочу. – Ее глаза наполнились влагой. – Потому что я не знаю, блядь, как.
Ее губы дрогнули, силясь подобрать слова. Взгляд обвел пустоши, силясь найти ответ. То, что заставит меня понять, что заставит боль хоть немного утихнуть.
– Ты хоть представляешь, насколько я гениальна, Сэл? – Лиетт щелкнула пальцами. – Вот так просто. Я могу создать что угодно. Алхимическую смесь, способную унять боль. Оружие, за которое получу столько металла, что нам хватит на двадцать жизней вперед. Я могу быть где угодно, сделать что угодно, дать тебе что угодно. Все, что ты хочешь.
Она вскинула руки, обвела разруху вокруг: обугленные дома, почерневшие кирпичи, блуждающий песок, из-под которого к небу, скрытому воющими ветрами, тянулись пальцы скелетов.
– И ты выбрала это. Только посмотри. – Ее крик прорвался сквозь ветер. – Посмотри! Ты предпочла это мне. Ты предпочла это всему тому, что я могу для тебя сделать. Ты предпочла груду камней, список имен, этот… этот гребаный револьвер! – Она скрипнула зубами, словно хотела вернуть пролитые слезы обратно. – И я не понимаю, что во мне не так.
– Дело не в тебе, – ощерилась я в ответ, и слова показались мне чуждыми, мысли – далекими. – Дело в них. Если я их не остановлю…
– Не «если». Остановишь. Потому что хочешь. А когда ты чего-то хочешь, ты не позволишь ничему встать на пути. Я беспокоюсь не о том, что ничего не выйдет. А о том, что все получится. – Лиетт обхватила себя руками, опустила голову. – Ты убьешь эти семь имен. Всех из списка. И этого все равно окажется недостаточно. Ты продолжишь охотиться, сражаться, уходить, и я… я…
