Я столько всего не успела ей сказать. Что пусть Враки – самый умный в мире, Джинду – самый быстрый, Гальта, и Тальфо, и все остальные в моем списке – величайшие маги из когда-либо живших, это все неважно.
Они все равно умрут.
Я пыталась удержать равновесие, но руки были связаны за спиной. Попыталась выругаться, но с губ сорвался лишь крик.
А потом увидела пар, что поднимался от сжимающей Какофонию руки. Ощутила жар, который он источал.
Долго же он, сука.
Гальта вскрикнула, выронила револьвер. Лягнула меня, и я рухнула вниз. Какофония отскочил от камня, и мы оба кувырком полетели в зияющую непроглядную темноту.
И оба исчезли.
34
Где-то в темноте
Мои сны начинаются прекрасно. Именно так я и понимаю, что меня ждет кошмар.
Я открыла глаза, и он был здесь. Стоял, как всегда, непринужденно высокий – прямой, как клинок у его бедра, – повернувшись ко мне спиной и глядя на горизонт столь далекий, что мне не разглядеть, но для него это было легко.
Думаю, Джинду все давалось легко.
Он поднял идеальную ладонь к идеальному лбу и окинул взглядом незнакомую мне долину. Ветер играл травинками, заставляя зеленое полотно покачиваться и вздыхать, словно живое существо. Облака, столь белые, что почти не сдерживали солнечные лучи, лениво проплывали над головой. Но стоило ему заговорить, как ветерок стих:
– Где он будет?
Голос Джинду – глубокий, такой сильный, что на него можно было бы опереться.
Я стояла рядом. Всмотрелась в долину, речушку, что огибала холмы и впадала в озеро единственной голубой ниткой в моем зеленом гобелене. Указала на поляну рядом с ней.
– Вон там, – из-за ветра пришлось говорить громче. – Два этажа.
– Два?
– А что? Я не заслужила два?
– Ты заслужила двадцать, – рассмеялся Джинду. – Но почва для этого недостаточно ровная.
– Приведу парочку магов, сдвинем почву и подшлифуем песком так, что не подкопаться.
– Ладно, ладно. Два этажа. Что еще?
– Картинная галерея в задней части. И отменный глубокий подвал для вина, разумеется. И кровать таких размеров, что придется на нее выписывать разрешение. – Я почесала щеку и не нашла ни одного шрама. – Две кухни. Две столовые. Одна гостевая комната.
– Почему только одна?
– Три гостевые намекнут людям, что я готова принять их в любое время. Что, соответственно, побуждает их заявляться всякий раз, как им заблагорассудится. Этого мне не надо. Я ведь могу в тот момент быть занята чем угодно.
– Например? – Он рассмеялся, увидев мой сердитый взгляд, и поднял руки. – Ладно, ладно. Но почему не две?
– Две – тоже не дело. Дама с двумя гостевыми комнатами явно наслаждается обществом других. Они как будто говорят, мол, заходи-ка, у меня тут друзья, хочу вас познакомить. А у кого есть время на подобное дерьмо?
– Разумно. Что тогда говорит одна?
– «Я дам приют твоей заднице, но ненадолго, и не думай тут расслабляться или приходить без бутылки дорогого пойла».
– А ты основательно все продумала.
– С того дня, как вступила в ряды. – Я указала левее. – Вон там – стойла и загон для верховых птиц. – Потом правее. – Вон там – сад. – Потом на реку. – Там – небольшая пристань с лодочкой, чтобы плавать по реке.
Джинду медленно кивнул, представляя. Его большие глаза могли увидеть что угодно где угодно. Улыбка, тронувшая губы Джинду, обернулась смехом.
– Дерьмо из-под птицы.
– Чего?
В моем голосе прозвучала совершенно отвратительная обида.
– Нет, выходит красиво, но… не похоже на тебя. – Джинду взглянул на меня и улыбнулся. – Ладно, птичий загон и винный погреб, никаких вопросов. Но кухнями ты пользоваться не станешь и вряд ли заведешь компанию для гостевой комнаты, что уж говорить про две. Еще и лодка? Серьезно?
– Мне нравятся лодки.
– Тебе нравятся большие лодки. На которых нас отправляют с заданиями. А на этой речушке поместится разве что гондола, как на каналах Катамы. – Джинду, смеясь, вскинул руки. – Не пойми меня неправильно. Это ведь сладкий сон катамской аристократки.
Он протянул мне руку.
– Но это не ты.
Его ладони были исчерчены линиями, мозолями после долгих лет упражнений с клинком, пляски эфеса, словно живого существа, в пальцах. Но кончики их по-прежнему оставались мягкими – они могли бы перебирать струны арфы, они не показались бы грубыми, скользя по твоей коже.
Ладонь не убийцы. Ладонь мастера. Бледная, чистая, на которой я не могла представить пятен.
Я взяла ее.
Как всегда.
– Ты спросил, чего я хочу, когда война кончится, – ответила я. – Ну, то есть, конечно, я предпочту регалии Императрицы, тайные рукописи мудрецов, самый громкий револьвер, который только могут изготовить революционеры, тебя и повозку, полную металла, запряженную двумя здоровенными белыми птицами. – Я подмигнула. – Но подумала, что стоит рассуждать реально.
– И реально для тебя это… дом?
– Славный дом.
– Ты можешь получить больше.
– Ты спросил не о том, что я могу получить. А чего я хочу.
– Верно. – Он накрыл мою ладонь своей. Она была теплой. – И ты хочешь меня?
– Я хочу все. – Я запрокинула голову к небу. Солнце уже садилось, окрасило облака своими предсмертными оранжевыми лучами. – И тебя.
Его улыбка была полной противоположностью всего остального в нем. Ее мягкость, нежность казалась неуместной на лице мужчины, что не расставался с клинком. И когда она исчезла, ее место занял хмурый вид, колючий, жестокий, так ему подходящий.
Я боялась спрашивать. Как всегда. Джинду не умел просто разозлиться, выдать мне свои мысли выражением лица. Он лишь хмурился. Постоянно заставлял меня гадать.
– Что не так? – спросила я.
– Это хороший сон, – ответил он тихо, как скользящий из ножен кинжал. – Но война не кончится. По крайней мере до тех пор, пока Империум остается прогнившим.
– Не начинай. – Я вздохнула. – Может, хоть раз поговорим о чем-нибудь другом?
– Другом? – Мягкий, как ножны, голос превратился в клинок, обнаженный, лязгающий. – Кроме Империума, которому мы служили, за который сражались и умирали наши друзья, и который искажает какой-то… какой-то ноль?!
– Он – Император.
– Он не должен им быть. Этого не должно было случиться. Враки сказал мне… – Джинду отвернулся. Но я все равно знала, что он хмурится. – Что?
– Не хочу слышать о Враки. Не здесь. Никогда больше не хочу.
