Я успела поделиться с ним тем, что случилось, но рассказала не все. Я упомянула Гальту и Тальфо, но сказала, что они поведали мне. Описала Скрата, но так, чтобы Кэврик по-прежнему хотел остановить следующего. И о Лиетт…
– Сэл, – произнес он, – нам нужно за ней вернуться.
О ней, видимо, рассказала слишком, блядь, много.
– Она ушла по своей воле, – пробормотала.
– И прихватила гребаного Вепря. Только революционеры должны уметь им управлять.
«Ага, она очень умна», – хотела сказать я. Но не стала его расстраивать.
– Ну, по крайней мере, он убережет ее от Плевел, – продолжил Кэврик. – Но это революционная собственность. Мы должны вернуться. Мы должны…
– Мы должны закончить начатое, – перебила я. – Отправимся ее искать, упустим шанс остановить Враки и спасти его заложников.
– Точно… – Голос Кэврика стал мрачным. – Но почему она оставила нас? И как нам все это делать без Вепря, в котором…
– Расскажи, что еще нашел.
Кэврик вздохнул.
– Запасы были помечены. Вон той эмблемой.
Он указал на лежащий неподалеку мешок – мешок, который позвякивал медицинскими приспособлениями, которыми Кэврик меня и штопал. На ткани красовалось клеймо, которое фригольды обожают шлепать на свое дерьмо на тот случай, если их украдут бандиты или скитальцы, не такие приятные, как я. Однако это клеймо было особенным.
Оно светилось.
В ночной темноте эмблема в виде фонаря мерцала красным и белым – благодаря капле магии. Вот ты глянешь – и назовешь легкомысленной тратой ценных сил. А вот я?..
Я назову это зацепкой.
Эмблема принадлежала Последнесвету, самому знаменитому фригольду Шрама. Славился он близостью к Плевелам, сказочным богатством и тем, насколько адски, мать его, трудно из него что-то выкрасть. И если у Гальты и Тальфо были мешки оттуда, значит, они там побывали.
И, может, наследили.
Отчаянная надежда, признаю, но другой тут все равно не бывает. И у меня больше ничего не было. Ни Лиетт, ни Железного Вепря, ни сраного времени сидеть тут и кровоточить.
– Ладно. – Кэврик вытащил иголку и быстро завязал узелок. Я все же расслышала, как он поморщился. – Я сделал все, что мог.
Я глянула на свой бок. Нитки в мешке нашлось слишком мало, и короткий кусок теперь с трудом сдерживал края плоти. Раны не закрылись полностью, но края не должны были разойтись – если я, конечно, не буду резко двигаться. Или медленно. Или моргать.
Будь у меня время, я полежала бы смирно, надеясь на лучшее.
Но его не было, и для надежды в Шраме места нет. Мне нужно было настоящее лечение. И раз в этих ебенях чарографов не сыскать, вместо них придется обойтись магическими запасами. Но на моей заднице их точно нет.
Я кое-как поднялась на ноги – отчасти из-за боли, отчасти из-за ненадежных швов. Кэврик помог добраться до камня, у которого лежала моя одежда. Единственную запасную рубашку я пустила на бинты, которыми аккуратно обмотала живот. Когда я закончила, они уже успели пропитаться алыми каплями.
Я натянула вторую рубашку и нахмурилась. Окровавленная после шипов Гальты, вся изорванная после побега из шахт, она едва скрывала перевязанную рану и оставляла полуобнаженным испещренное шрамами тело.
Но, как говорится, если ты при смерти от обширной кровопотери, выбирать не приходится.
– Отлично, – заключила я, стараясь не обращать внимание на боль, вспыхивающую даже от движения губ. – Мне надо осмотреться. Пригляди за костерком, пока меня нет, лады?
– Лады, – неуверенно отозвался Кэврик. – Но ты уверена, что…
– Я не с тобой разговариваю.
Он оглянулся. Конгениальность, свернувшаяся у огня, подняла башку. Уставилась на Кэврика своими большущими глазами, раззявила клюв. На краткий миг мой одурманенный болью мозг подумал, что она сейчас выскажется.
А потом она булькнула и выблевала шар из кроличьей шерсти и костей.
– Не волнуйся, – похлопала я Кэврика по плечу, когда тот с отвращением отшатнулся. – Это значит, что ты ей нравишься.
Я развернулась. Он схватил меня за руку.
– Будь осторожна, хорошо? – спросил Кэврик. – Мы и так слишком многое потеряли.
Я не привыкла к таким взглядам – полным искреннего беспокойства – от людей, которые мне нравились, не говоря уже о тех, кого я похитила, угрожая револьвером. Я не заслуживала этой тревоги. Не заслуживала даже тех дерьмовых швов.
Но получила и то и другое. И теперь должна была воспользоваться ими с толком.
Кэврик это заслужил.
Я похлопала его по руке, кивнула и поплелась вверх по крутому склону.
Лагерь я разбила у подножья холма – огромной кучи грязи и камней среди кустарников, обрамляющих Плевелы. От хищников, блуждающих по округе, не спасет, зато убережет от любопытных человеческих глаз.
И там, где я находилась, последние тревожили меня куда сильнее.
Я поднялась на вершину холма. Вдали, на востоке, резко сворачивая вглубь континента, взрезала землю река Йенталь. А вот поближе, на запад от меня, тянулась лента пыльной дороги.
Ее не всегда называли Алым Путем. Это был Ход Императора – длинная, извилистая дорога, огибающая Плевелы, – но никто не знал причины, ведь ни один Император не ступал на земли Шрама и уж тем более не ходил по ним. Изначально это была важная сеть дорог между имперскими фортами. Настолько важная, что Революция отправила на смерть тысячи солдат, лишь бы вырвать ее из лап Империума.
Прошли года. Выросли горы трупов. Войны обратили прекрасную землю в Плевелы. Дорога получила другое имя.
Теперь Алый Путь в основном использовали торговцы – чтобы перемещаться между фригольдами. По нему ходили караваны, зарабатывая на мародерах и приключенцах, которые выходили из Плевел с имперскими и революционными трофеями. У обочин, в ожидании легкой наживы, лежали в засадах банды разбойников.
Я смотрела, как он вился по земле, скрываясь за холмами. Такой широкий, что по нему могли пройти бок о бок десять человек. Бесконечно длинный. И совершенно пустой.
Я опустилась на корточки, уперлась локтями в колени и задумалась.
Хотя это мне и не нравилось.
Разумеется, я не считаю себя идиоткой. Просто больше привыкла к сиюминутным удовольствиям. Я предпочитаю стрельбу, виски и приятное общество. Все, что преходяще, что меняется от мгновения к мгновению, от пули к пуле, от руки к руке.
Когда я в движении, в дело вступают инстинкты, и мыслям не остается места. Шрамы подсказывают, как быть, Какофония диктует, кто должен умереть. А когда я думаю, мой разум любит брести по длинной тропе, которая уводит в темные закоулки.
Не знаю, почему я вернулась, почему я все еще жива, был ли тот свет настоящим или всего лишь видением, которое пришло ко мне взамен утекающей крови. Но я оставалась здесь, а Враки по-прежнему был где-то далеко. Он знал, где я, поэтому догадывался, где я буду его искать, соответственно, я искала его там, где его совершенно точно не было. Если он все-таки заглядывал в Последнесвет, куда его понесло дальше? Он слишком далеко. Значит, я не успею найти его прежде, чем он призовет нового Скрата, принесет всех в жертву, всех погубит и победит, а я проиграю и останусь наедине с трупами всех, кого не сумела спасти и…
