Однако он не дал мне пройти и двух шагов.
Он не стал меня хватать. Не тянул обратно, не проклинал, не требовал остановиться. Он просто положил руку мне на плечо. И этого оказалось достаточно.
– Я тебе верю, – до боли мягко произнес Кэврик. – Верю, что ты не видела иного выхода. Но… – Он вздохнул. – Выход есть. Должен быть.
– Не припоминаю, чтобы ты что-то предлагал, – пробормотала я.
– Потому что ты никогда меня не спрашивала! – крикнул Кэврик. – Ты никогда ничего мне не говорила. Может, я бы что-нибудь придумал. Или нет, не знаю. Но мы могли попытаться, если бы ты мне доверяла. Должен быть иной путь, где тебе не придется себя ломать.
Он сжал мое плечо. Его рука была теплой.
– Ведь если ты сломаешься, больше никто не сможет остановить Враки.
Ласковый ветер принес с собой запахи жженой земли и тающего льда. Я повернулась к Кэврику. И человек, у которого были все причины меня ненавидеть и множество шансов сбежать, бросив меня умирать, взглянул на меня.
И улыбнулся.
– Мы должны доверять друг другу, – сказал он. – У нас больше ничего не осталось.
Не знаю, откуда он такой взялся. Не знаю, почему Революция не сумела превратить его в безумного раба Великого Генерала. Не знаю, почему Шрам не превратил его в очередное чудовище.
Но в кои-то веки я не хотела знать.
Я улыбнулась в ответ. И Кэврик подхватил сумку. И вместе мы принялись взбираться на холм.
На вершине мы нашли Конгениальность, с любопытством за мной наблюдающую. Умная девочка, должно быть, шла за нами следом. Я устало улыбнулась, погладила ее клюв. Кэврик убрал новые припасы в седельные сумки.
«Чуть не померла», – подумала я. Но добыла немного металла и виски. Честный обмен, как по мне. Я шмыгнула носом. Жаль, что не вышло заполучить крутой клинок.
Сзади раздался щелчок.
Я медленно повернулась и увидела его. Трясущиеся колени, дрожащие от тяжести оружия руки, широко распахнутые глаза под вихрастой копной песочных волос. На краю холма стоял паренек, правивший повозкой Рениты.
– Не надо, сынок, – заговорил Кэврик.
Я подняла руку, призывая его держаться подальше. И шагнула к парнишке.
Судя по выражению глаз, он впервые направил оружие на живого человека.
Не то чтобы я не хотела сделать его первый раз особенным, но я уже успела сразиться с тварью из иного мира, чудовищем размером с валун и осадником, который мог бы запустить это чудовище в воздух, как мячик.
Какая молва бы пошла, испугайся вдруг Сэл Какофония такой мелочи?
Я шла вперед, медленно, глядя ему в глаза. Парнишка отступал, пока не оказался на самом краю. Он невольно посмотрел назад, а когда повернулся обратно, дуло его оружия уже было в считаных дюймах от моей груди.
Я опустила взгляд на оружие, потом снова глянула на парнишку. Не мигая, взялась за ствол и выдернула его из дрожащих рук. Парнишка, вскрикнув, приземлился на пятую точку. А затем, уставившись снизу вверх на ухмылку Какофонии, издал куда менее достойный звук.
Кэврик позади меня затаил дыхание, опасаясь того, что я могу сотворить.
Мой прищур скользнул на чистенькую белую одежду парнишки. Я повела Какофонией.
– Гони-ка сраную рубаху.
Он не стал спрашивать зачем. Сразу принялся расстегивать пуговицы.
А парнишка неплох.
– И еще кое-что, – снова обратилась я к нему, – когда тебя спросят, как все случилось, что ты расскажешь?
У парнишки дрогнули губы. Он протянул мне рубаху.
– Я… я скажу, что появилась Сэл Какофония, обобрала нас до нитки и…
– Сладенький, – я взвела курок, – мы можешь лучше.
– Что Сэл Какофония появилась словно ниоткуда! – судорожно выпалил парнишка. – Словно кошмар, что последовал за нами в настоящий мир, она ринулась на нас столь стремительно, что мы едва успели выкрикнуть ее имя! – Он спрятался за ладонями и сбивчиво затараторил: – Что она изрыгала пламя и лед, словно дыхание дракона! Что ветра утихли, страшась привлечь ее внимание! Что величайший мастер осады был ослеплен сиянием ее великолепия! А когда она ушла, позади нее остались лишь кровь, пепел и тишина!
– Ух ты ж. – Я вскинула брови. – Как, говоришь, тебя звать?
– Деннек, мэм, – прохрипел он.
– У тебя складно выходит, Деннек. Никогда не думал заняться оперой?
– Н-нет, мэм.
– Хех. – Я вложила Какофонию в кобуру. – Ну, ты подумай.
И, закинув на плечо его – пардон, уже мою – рубаху, я развернулась и ушла к своей птице. С ладонью на револьвере, Кэвриком рядом и планами на бутылку виски, первую и последнюю, заработанную таким трудом.
40
Последнесвет
– Попытайтесь понять.
Холеный стражник в чистеньком мундире скорбно всплеснул руками.
– Последнесвет – фригольд, верно. Однако он отнюдь не типичный улей ворья, пропитанного виски, которое притворяется цивилизованным обществом, к которому вы привыкли. Мы живем под охраной Двух-Одиноких-Стариков, мудрейшего из Вольнотворцов, и как все гении, он предъявляет определенные требования.
Стражник, в красно-белом одеянии со значком в тон, указал на ворота позади себя. Вырезанные изящной аркой, увенчанной эмблемой в виде красно-белого фонаря, они вовсе не казались хлипкими. Массивные камни, обтесанные рукой искусного мастера, ослепительно гладкие стены, словно бросающие вызов дикому Шраму рискнуть их замарать. Неотесанного изгоя, который решит принять этот вызов, дожидался патруль с поблескивающими арбалетами.
– Наш прекрасный дом принимал императриц, баронов, генералов, величайших мужчин и женщин, путешествовавших по Шраму. Видные деятели всех держав, ученые всех культур. Узрев Последнесвет, гордецы познавали смирение. Мы привыкли к определенному уровню наших гостей, и даже перед лицом наистрашнейшего урагана не можем опустить планку даже на дюйм.
Страж выразительно на меня посмотрел.
Я глянула в ответ – глазами, вокруг которых бессонные ночи очертили черные круги. Стряхнула грязь с истрепанной, окровавленной рубахи, почесала вдруг зазудевшую задницу. Шмыгнула, сплюнула красно-зеленую мокроту и утерлась тыльной стороной ладони.
– Так что ты там этим хочешь сказать, дружок?
– Я хочу сказать, – ответил стражник с душераздирающим, достойным оперы вздохом, – что город Последнесвет закрыт для гостей твоего разряда.
– Моего разряда, – повторила я.
– Что по сути есть вежливое наименование для женщины, разодетой как головорез, покрытой татуировками, как культист, владеющей револьвером размером больше собственной головы и смердящей птичьим дерьмом, да.
