А смог бы он?
В мечтах все было так просто: взял меч и кроши себе злодеев. Не то чтобы Мерет не рассматривал плохие концовки – он, в конце концов, не идиот. Но как-то не раздумывал, что все это коснется не только одного его.
Но с другой стороны… что бы он ни делал, тяготы никуда не исчезали, верно? Он мог лечить раны, сшивать их, вычищать. А воскрешать мертвых – нет. Как не мог и остановить войны.
Возьмешь в руки клинок, и кто-то умрет.
Не тронешь его, и кто-то все равно умрет.
Даже она – Сэл, мать ее, Какофония – не знала, как решить эту проблему.
А он-то на что надеялся?
– Я думаю… – начал Мерет.
Его прервал звук.
Легкое дребезжание. Ничего особенно настораживающего. Мерет поднял взгляд и увидел, как задрожали чашки на полке. Где-то далеко что-то огромное ударило в землю.
Они с Сэл оба молчали.
И наблюдали за полкой.
Пока она не задребезжала снова.
– Мерет.
Он перевел взгляд на Сэл. Та наклонилась над столом. И протягивала Мерету руку. С чем-то на ладони.
Одинокое перо. Окрашенное алым.
– Расскажи-ка, что ты помнишь из нашей беседы, – произнесла Сэл, – а конкретнее – из части о Вороньем рынке.
– Вороний рынок… – Мерет моргнул, напрягая память. – А, Пеплоусты, вольнотворец, еще один маг… Руду? Руду Булава?
– Батог, – поправила его Сэл. – Руду Батог. Это его Алый дар. Помнишь, что это?
– Да, но…
– Знаешь, где Клефов Плач? На восток в сторону…
– Края Долины. День пути отсюда. – Глаза Мерета широко распахнулись за стеклами очков. – Сэл, ты просишь…
– Нет, – перебила она. – Я не прошу. Я тебе говорю. – Сэл облизнула губы. – Говорю, что Лиетт не заслуживает того, что вот-вот случится. Говорю, что, если отнесешь это перо Руду, он о ней позаботится. Говорю, что… – Она закрыла глаза, судорожно вдохнула. – Говорю, что у меня есть немногое. Я даже не знаю, выйду ли из этого поселения живой. Я мало что могу тебе предложить, но…
Сэл с трудом сглотнула, открыла глаза.
Они не горели. Они поблескивали.
– Лиетт, – произнесла Сэл, – должна отсюда выбраться. Вот, что я тебе говорю. И говорю, что ты должен это обеспечить.
Мерет уставился на перо. Такое маленькое и простое. Всего лишь перо с каплей краски. А Сэл протягивала его, словно клинок, словно даже хуже клинка. Она его оплакивала. Скиталец сделает ради него все, что угодно. А поселение… поселение…
– Сэл, – шепнул Мерет. – Малогорка в опасности?
Она помедлила, потом кивнула.
– Из-за тебя?
Опять кивок.
Мерет знал это и раньше. А теперь поверил. Все, что говорила Синдра – правда. Все, что он здесь сделал, вело к тому, что Малогорка сгорит.
Мерет покинет это поселение, пепел и золу, в которые оно превратится. И если возьмет перо – вот и все, что у него отсюда останется.
Все ради нее. Ради Лиетт. Ради них обеих.
Мерет нахмурился. И глубоко вздохнул. И посмотрел Сэл в глаза.
– Давай сразу проясним, – сказал он, схватив с ладони Сэл перо, – если ты все-таки отсюда выйдешь, ты ее найдешь. И меня. Потому что ты будешь должна мне куда больше, чем сраное перо.
* * *
– Ты что делаешь?
Голос Синдры так сочился презрением, что заглушил стон осей и заледеневших колес повозки. Мерет решил ее с этим поздравить – но потом, когда не будет весь обливаться потом.
– А на что похоже? – прохрипел он, с силой дергая хомут.
Колеса слабо, но упрямо скрипнули в ответ.
– Ты, судя по всему, пытаешься выкатить старую повозку Родика из амбара, – проговорила Синдра. – А выглядит, будто занимаешься, мать твою, дурью.
– Ладно, ладно, – проворчал Мерет, морщась от усилий. – Лишь бы хоть один из нас был в курсе событий.
Синдра наблюдала, скрестив руки на груди.
– Тут или один, или другой. Или ты, блядь, не заметил, что кроме нас никого не осталось?
Мерет замер, глянул на Синдру исподлобья.
– Они нормально выбрались?
– Я… – Гнев ее самую малость поутих. – Да. Всем пожилым и детям нашлось место на повозках. Остальные пешие. Еды, воды и тепла им хватит, чтобы добраться куда они там идут. Об этом я позаботилась.
Мерет кивнул.
– Спасибо, Синдра. За все.
И вернулся к попыткам сдвинуть повозку.
– После всего, что я для тебя сделала, я заслужила бо́льшую благодарность, чем несколько пустых слов, мальчик.
– Все, что осталось в моем доме – твое.
Лицо Синдры вытянулось.
– Ты и правда уходишь? Покидаешь Малогорку?
– Сюда идут солдаты. Ты сама говорила.
– И ты мне не верил. Что изменилось? Это она тебе сказала, что будет?
Мерет закряхтел, толкая повозку.
– Сказала.
– Значит, повозка для нее, поэтому ты не сам по себе.
Мерет стиснул зубы. Колеса заскрипели.
– Для нее.
– Кретин, – прорычала Синдра. – Сраный кретин. Ты знаешь, что это за баба? Знаешь, что она сотворила? С поселением?
На этот раз Мерет не потрудился ответить. Синдра все равно не заметила.
– Малогорка была их домом, Мерет. Нашим домом. А эта баба свалилась с неба и его разрушила. И ради чего? Другой бабы?
– Она важна.
– Никто не важен настолько.
– Наверное.
Синдра нахмурилась.
– Тогда почему ты все это делаешь? Почему…
– Потому что я, блядь, не знаю, что еще делать! – рявкнул Мерет. Соленый пот попал в глаза, обжег, но Мерет не моргнул. Он заставил себя смотреть на Синдру, заставил себя толкать хомут. – Я аптекарь. Я смешиваю травы и вправляю кости, а люди все равно умирают. Ты боец, у тебя есть меч. Но люди все равно умирают.
– Люди всегда будут умирать, Мерет. Ничего не поделаешь.
– Да. Не поделаю. И помощь ей тоже ничего не поделает. – Он горячо выдохнул. – Не знаю, что поделает. И поделает ли хоть что-то вообще. Но знаю, что не могу просто смотреть. – Мерет закряхтел, как следует уперся пятками, зажмурился и снова толкнул. – Поэтому вот. Еще потом скажут, что я не делал все, что мог.
Мерет налег на хомут изо всех сил. Колеса и не подумали шелохнуться. Наверное, воображение разыгралось, но не стали ли эти колеса еще упрямей, чем мгновение назад?
Он открыл глаза. Все-таки не воображение. А Синдра, которая уперлась в хомут с другой стороны.
